Корона жигана

В комнате горела свеча, отчего лицо мадам Трегубовой показалось ему зловещим, будто и не с бабой лежал, а под боком у лешачихи грелся. На секунду Фомича пробрал самый настоящий страх. На Хитровке рассказывали, что лет десять назад Елизавета Михайловна держала комнаты для богатеньких постояльцев и порой после обильного ужина многих из них приходилось нести на погост. Так что попробуй разберись, какие черные мысли бродят в ее ухоженной головушке.

— О чем ты?

— А вдруг Горыныч узнает о том, что ты ко мне стал захаживать?

— А-а, — протянул Фомич, от души отлегло. — Не боюсь! В Чека стены крепкие. А потом он и сам понимание имеет — не может баба без ласки жить. Ведь кто-то ее утешать должен.

Костя Фомич выразительно поглядел на обнаженную Трегубову и довольно прищелкнул языком. Конечно, на лице заметны следы увядания, но вот тело по-прежнему аппетитное, как свежевыпеченная булка.

— Да ну тебя! — прыснула Елизавета Михайловна, махнув ладошкой. — Ты такого наговоришь.

Что удивительно, но внешнее увядание никак не отражалось на ее желаниях. После каждой ночи, проведенной в объятиях мадам Трегубовой, Фомич чувствовал себя выжатым как лимон.

— Ты мне вот что, Лизонька, скажи, как тебе этот Васька Кот? Ты человека с одного взгляда определяешь.

— Он тебе не понравился?

— Не то чтобы не понравился, просто я осторожный стал, — без лукавства отвечал Фомич. — Уж слишком близко чекисты стали около нас топтаться. Взять хотя бы моих пацанов. Все один к одному, как зернышки в амбаре. А тем не менее все-таки один поганец выискался, легавым стучал на нас. А ведь я его не первый год знал, видно, фараоны на чем-то его прищучили.

— Как же ты догадался?

— Один из наших его в скверике увидел с Кравчуком, гнидой этой. Сидят себе, как два голубка, и воркуют. Это они, конечно, маху дали, вот так-то, на виду, встречаться. А может, нарочно…

— И что же ты с ним сделал? — живо поинтересовалась мадам Трегубова.

— А чего еще с этой гнилью делать-то? — удивился Фомич. — Водки ему предложил. А как он бутылку стал открывать, так я зашел сзади и обухом топора ему по темечку и саданул. Даже перед смертью гаденыш напакостил, — не на шутку закручинился Костя Фомич. — Бутылка из его рук выпала и об угол!.. Разбил, падаль!.. — Жиган помолчал немного, после чего продолжил все тем же ровным тоном: — Потом мы сволокли его на Ходынку, да там в яму и сбросили.

— Надо было порасспросить его как следует, может, сказал бы что путное.

— Надо было… да уж больно зол я был, — отмахнулся Фомич. — Так что ты об этом пацанчике-то думаешь? Уж больно он шустер!

— Это точно, — улыбнулась мадам Трегубова, вспомнив, как шаловливые пальчики Кота украдкой подбирались к ее прелестям. — Но он жиган! Самый что ни на есть. Такое не укроешь, поверь моему бабьему чутью. А я уж на своем веку насмотрелась их немало.

— Что-то глаза у него нехорошо блестели, — осторожно высказал сомнение Константин.

— О выгодном дельце говорил, вот и глазенки блестели, — уверила его Елизавета. — Ты видел, какую он мне цепочку подарил?

— Ну, — неопределенно хмыкнул жиган.

— А то! — обиделась Елизавета Михайловна на его безразличный тон. — На цепочке бриллиант знаешь на сколько потянул? — глаза мадам возбужденно сверкнули.

— Ну? — вяло отреагировал Константин, рассеянно погладив женщину по обнаженному бедру. Уж камнями-то его не удивишь.

— Баранки гну! — передразнила Елизавета Михайловна. — На пятьдесят тыщ!

— Да иди ты! — искренне восхитился Константин, встрепенувшись. — Это какой же тогда камень должен быть, с кулак, что ли?

— Во какой! Почти с ноготь, — показала мадам Трегубова. — Такой жиган, как Хрящ, просто так суетиться не станет. Значит, действительно на кону большие деньги.

Пламя свечи от дыхания мадам Трегубовой слегка колыхнулось, отчего тени на ее лице сделались значительно глубже. Елизавета умела убеждать, и Костя Фомич всегда доверял ее интуиции.

— Ладно, посмотрим, что нам сам Хрящ напоет, — она придвинулась к Фомичу. — Ну что же ты как неживой, — укорила Елизавета Михайловна. — Или барышню согреть не желаешь?

Константин невольно сглотнул.

— Ты бы это… раскинулась, что ли. — Его широкая, жестковатая ладонь опустилась на ее живот и медленно поползла вниз.

— Дай подушку, под спину подложу, — пожелала Елизавета Михайловна, — а то ты, охальник, помял меня всю. А ведь я тебе, чай, не перина какая-нибудь.

Она сграбастала подушку и, приподнявшись, сунула ее под себя.

— Господи, касатик ты мой, — ее руки потянулись к самому лицу Фомича, — кто бы мог подумать, что в таком тощем теле столько силы может прятаться.

Константин слегка отстранился, оценивая новый предложенный ею ракурс, а потом, осторожно приладившись, вошел в разнеженную Елизавету.

Она ждала его.

* * *

На углу у Петропавловского переулка Макар Хрящ остановился. Вытащил из жилета золотые часы и, щелкнув крышкой, посмотрел на стрелки. Без пяти минут девять. Время не позднее, но уже стемнело, как и положено ранней весной.

— Сказал им, что дело денежное?