Коронация, или Последний из романов

Полчаса назад мы приехали на нашу наёмную квартиру. Фандорин держал шкатулку, а мне досталась ноша ещё более драгоценная: я нёс на руках Эмилию, укутав её альмавивой доктора Линда. Тело мадемуазель было гладким и очень горячим – это чувствовалось даже через ткань. Должно быть, именно от этого меня бросило в жар, и я долго потом не мог отдышаться, хотя мадемуазель вовсе не была тяжёлой.

Мы решили разместить дорогую гостью в одной из спален. Я уложил бедняжку на кровать, поскорее прикрыл одеялом и вытер со лба капельки пота. А Фандорин сел рядом и сказал:

– Эмили, мы не можем вызвать к вам доктора. Мы с мьсе Зюкиным пребываем, так сказать, на нелегальном положении. Если позволите, я осмотрю и обработаю ваши раны и ушибы сам, у меня имеются некоторые навыки. Вы не должны меня стесняться.

Это ещё почему, мысленно возмутился я. Какая неслыханная наглость!

Но мадемуазель не нашла в предложении Фандорина ничего дерзкого.

– Мне сейчас не до стеснительности, – слабо улыбнулась она. – Я буду вам очень признательна за помошь. У меня всё болит. Как видите, похитители обращались со мной не самым галантным образом.

– Афанасий Степанович, п-подогрейте воду, – деловито велел Фандорин по-русски. – А в ванной я видел спирт и с-свинцовую примочку.

Тоже Пирогов выискался! Тем не менее я всё исполнил, а заодно прихватил чистые салфетки, меркурохром и пластырь, обнаруженные мной в одном из выдвижных ящиков туалетной комнаты.

Перед осмотром мадемуазель застенчиво покосилась в мою сторону. Я поспешно отвернулся и, боюсь, густо при этом покраснел.

Послышался шелест лёгкой ткани, Фандорин озабоченно произнёс:

– Господи, на вас нет живого места. Здесь не болит?

– Нет, не очень.

– А здесь?

– Да!

– Кажется, треснуло ребро. Я пока затяну пластырем… Здесь, под ключицей?

– Когда нажимаете, больно.

Неподалёку на стене висело зеркало. Я сообразил, что, если сделать два незаметных шажка вправо, мне будет видно, что происходит на кровати, однако я тут же устыдился этой недостойной мысли и, наоборот, переместился влево.

– Перевернитесь, – приказал Эраст Петрович. – Я прощупаю вам позвонки.

– Да-да, вот здесь больно, на кобчике. Я скрипнул зубами. Это становилось поистине невыносимым! Жаль, что я не вышел в коридор.

– Вас ударили ногой, – констатировал Фандорин. – Это очень болезненное место. А мы его вот так, компрессом. И сюда… Ничего, ещё несколько дней поболит и пройдёт.

Раздался плеск воды, мадемуазель несколько раз тихонько простонала.

– Всё, Атанас, можно вохочаться, – услышал я наконец, и сразу повернулся.

Эмилия лежала на спине, по грудь закрытая одеялом. На левой брови белел аккуратный кусочек пластыря, угол рта покраснел от меркурохрома, под распахнутым воротом сорочки виднелся край салфетки.

Я не смог взглянуть мадемуазель в глаза и покосился на Фандорина, который с невозмутимым видом, как заправский врач, мыл руки в тазу. При одной мысли о том, что эти сильные, тонкие пальцы только что касались кожи Эмилии, да ещё в таких местах, о которых без головокружения и подумать невозможно, я закусил губу.

Самое удивительное, что мадемуазель отнюдь не выглядела смущённой и смотрела на Фандорина с благодарной улыбкой.

– Спасибо, Эраст.

Эраст!

– Спасибо. Мне теперь гораздо легче. – Она тихонько рассмеялась. – Увы, у меня не осталось от вас никаких тайн. Как порядочный человек вы обязаны на мне жениться.

От такой рискованной шутки даже Фандорин покраснел. А про меня и говорить нечего.

Чтобы изменить неприличное и мучительное направление, которое принимал разговор, я сухо спросил:

– И все же, мадемуазель Деклик, где его высочество?

– Не знаю. Нас разлучили сразу же, когда мы выбрались из-подземного хода, и после этого держали врозь. Мальчик был без сознания, да и я находилась в полуобмороке – меня довольно сильно ударили по голове, когда я попробовала кричать.

– Да-да, – встрепенулся Эраст Петрович. – Что вы пытались нам сообщить? Вы крикнули: «Линд здесь. Это…» И больше ни слова.

– Да, он зажал мне рот и ещё ударил кулаком по лицу. Я узнала его, несмотря на маску!

– Узнали?! – воскликнули мы с Эрастом Петровичем в один голос.

Тут-то мадемуазель, удивлённо приподняв брови, и задала вопрос, так сконфузивший Фандорина:

– Как, вы не догадались, кто такой Линд? А я была уверена, что вы с вашим умом уже всё разгадали. Ах, теперь мне кажется, что это так просто! Воистину мы все были слепы.

Мы с Фандориным переглянулись, причём по его вороватому взгляду мне показалось, что он хочет проверить – не оказался ли я сообразительней его.

Увы. Хотя дорого бы за это отдал.

– О Господи, да это же Бэнвилл, – покачала головой она, все ещё удивляясь нашей недогадливости. – Во всяком случае тот, кого мы знали как лорда Бэнвилла. Я узнала его по голосу – ещё там, в склепе. Когда сверху крикнули: «Тревога! Бегите!» – Линд утратил всегдашнюю осторожность и воскликнул в полный голос: «Take the kid and the slut! Run!»[42] Это был Бэнвилл!

– Бэнвилл? – растерянно повторил Эраст Петрович. – Но как это возможно? Ведь он друг Георгия Александровича? Они давно знакомы!