Коронация, или Последний из романов

Потом не слишком стройным каре проследовали донцы, а за ними и вовсе безо всякого строя ехала депутация азиатских подданных империи – в разноцветных одеяниях, на украшенных коврами тонконогих скакунах. Я узнал эмира бухарского и хана хивинского, оба при звёздах и золотых генеральских эполетах, странно смотревшихся на восточных халатах.

Ждать было ещё долго. Миновала длинная процессия дворянских представителей в парадных мундирах, за ними показался камер-фурьер Булкин, возглавлявший придворных служителей: скороходов, арапов в чалмах, камер-казаков.

Но вот на убранных флагами и гирляндами балконах зашумели, замахали руками и платками, зрители подались вперёд, натянув канаты, и я догадался, что приближается сердцевина колонны.

Его величество ехал в одиночестве, очень представительный в семеновском мундире. Грациозная белоснежная кобыла Норма чутко прядала узкими ушами и косилась по сторонам влажным чёрным глазом, но с церемониального шага не сбивалась. Лицо царя было неподвижно, скованное примёрзшей улыбкой. Правая рука в белой перчатке застыла у виска в воинском салюте, левая слегка пошевеливала золочёную уздечку.

Я дождался, пока проедут великие князья и открытые ландо с их величествами вдовствующей и царствующей императрицами, и, предъявив оцеплению пропуск, поспешно перебежал через открытое пространство.

Оказался в пешей колонне сенаторов, пробрался в самую середину, подальше от взоров публики и, бормоча извинения, зигзагами заскользил вперёд. Важные господа, многих из которых я знал в лицо, с недоумением косились на невежу в зеленой ливрее дома Георгиевичей, но мне было не до приличий. Письмо доктора Линда жгло мне грудь.

Мельком увидел на запятках коляски императрицы-матери полковника Карновича, переодетого камер-лакеем – в камзоле, напудренном парике, но при этом в неизменных синих очках, – однако начальник царской охраны сейчас помочь мне не мог.

Я должен был срочно переговорить с Георгием Александровичем, хотя и он возникшей проблемы не разрешил бы. Тут нужен был сам государь. Хуже того – государыня.

* * *

После вчерашнего конфуза полковнику Карповичу был шумный разнос от Георгия Александровича за плохую подготовку агентуры. Перепало и мне, уже от них обоих, за то, что ничего толком не разглядел и даже мальчишку-газетчика не задержал.

Фандорина при этой мучительной для меня сцене не было. Как мне чуть позднее доложил Сомов, ещё до моего отбытия на встречу с людьми доктора Линда бывший статский советник и его японец куда-то отбыли и с тех пор не появлялись.

Их отсутствие не давало мне покоя. Несколько раз в течение вечера и ещё раз уже далеко за полночь я выходил наружу и смотрел на их окна. Свет не горел.

Утром я проснулся от резкого, нервного стука. Решил, что это Сомов, и открыл дверь в ночном колпаке и шлафроке. Каково же было моё смущение, когда я увидел перед собой её высочество!

Ксения Георгиевна была бледна и, судя по теням под глазами, спать не ложилась вовсе.

– Его нет, – сказала она скороговоркой. – Афанасий, он не ночевал!

– Кто, ваше высочество? – испуганно спросил я, сдёргивая колпак и слегка приседая, чтобы полы халата достали до пола и прикрыли мои голые щиколотки.

– Как кто! Эраст Петрович! Ты, может быть, знаешь, где он?

– Никак нет, – ответил я, и на душе сделалось очень скверно, потому что выражение лица её высочества мне совсем не понравилось.

Фандорин и его слуга объявились после завтрака, когда великие князья уже отбыли в Петровский дворец для приготовления к торжественному въезду. Дом был полон агентов полиции, потому что ожидалось следующее послание от похитителей. Я держался поближе к телефону и все время гонял Сомова к подъезду, посмотреть, не подбросили ли новой записки. Впрочем, это было лишнее, потому что в кустах вдоль всей подъездной аллеи дежурили филёры полковника Ласовского. На сей раз никому не удалось бы перелезть через ограду и подойти к Эрмитажу незамеченным.

– Ребёнка видели? – спросил меня Фандорин вместо приветствия. – Жив?

Я сухо рассказал ему о вчерашнем, ожидая очередной порции упрёков за упущенного газетчика.

Чтобы предупредить реприманд, сказал сам:

– Знаю, что виноват. Нужно было не за каретой бежать, а этого маленького негодяя держать за шиворот.

– Г-главное, что вы хорошо разглядели малыша и что он цел, – заметил Фандорин.

Упрёки я бы снёс, потому что они были вполне заслужены, но этакая снисходительность показалась мне возмутительной.

– Да ведь единственная зацепка утрачена! – с сердцем сказал я, давая понять, что не нуждаюсь в его фальшивом великодушии.

– Какая там зацепка, – слегка махнул он рукой. – Обычный вихрастый п-пострелёнок, одиннадцати с половиной лет от роду. Ничего ваш Сенька Ковальчук не знает, да и не мог знать. За кого вы держите д-доктора Линда?

Должно быть, у меня отвисла челюсть, потому что прежде, чем заговорить, я преглупо шлёпнул губами.

– Се…Сенька? Ковальчук? – повторил я, ни с того ни с сего тоже начав заикаться. – Вы что, его нашли? Но как?!

– Да очень просто. Я хорошо его разглядел, когда он шмыгнул к вам в д-двуколку.