Коронация в сумерках

Место мое придержи – опоздаю…

Выйдет ко мне, не спеша, человек,

И я пойму: ничего я не знаю.

Это останется только со мной,

А не фиглярство, трах-бах, буффонада.

Вот я стою и курю под стеной,

Что отделяет земное от ада.

Что хорохорьство, пустая бравада,

Юная наглость? Нет жиже винца.

В стропы, как в троны, профессионалы

Яро вцепились. Играть – до конца.

Там, где кончаются ваши слова,

Где и шажок – величайшая радость,

Там ощутимее дух рождества,

Там допустимей спокойная святость.

Выйдет и просто покажет, как ходят,

Тот удивительный тихий артист.

Ангел так ходит – греха и свободы

Между, затем, что единый он чист.

Экая невидаль, ткнет меня в бок

Добрый товарищ. Все вышло в свисток.

Тихонько к выходу. Наше движенье –

Номер вполне: от стыда – к облегченью.

Зря обладателем горькой улыбки

Смотрит он вслед нам: смотреть его – пытка…

Только с годами все смерклись огни.

Память о нем же сияет, как нимб.

В чем тут секрет? Разве хуже – прыжки?

Разве бессмысленна – доблесть гимнастов?

…Вот белизной и мазнуло виски,

И никому нет дороги обратной.

Вечность и слава

(посвящение Вознесенскому)

Куда ты заваливаешься?

Куда ты проваливаешься?

Все время тебя

Поднимаю из грязи –

Со ртом окровавленным,

С черной прогалины…

Наверно, себя

Я считал большей мразью.

Наверно, любя.

И, тобой заарканенный,

Тобой заадамленный,

Евой был на сносях –

И толкался внутрях

Каин, бредящий Авелем,

Кто-то, метящий Каина,

Третий в ипостасях.

Так куда мы наярились –

Без билета, без права?

Может быть, нашим стоном

Это небо полно –

Будто конница издали,

Словно вечность и слава,

Нам грохочет, сияет

Неземное кино.

Это поздний сеанс.

Это черная метка.

Это мертвые с нами –

Нам на плечи кладут

Леденящие мантии

Как бы поэтов

И венцом награждают

По разбитому лбу.

Будто сбитые кегли,

Нам рокочут обвалы

Наших гоноров, сшибленных

Чьей-то молнией вниз.

И теперь только свистни нам –

Мы забьемся затравленно

И уже не полюбим

Никогда тебя, жизнь.

Не дано, друг, нам вырваться

К клинку в первом ряде,

Не дано, друг, нам смертью

Необдуманной пасть –

Но бывает, что принцы,

Что с собою в разладе,

Засверкают, заблещут,

Стоит в бой им попасть.

И неважно, что нету

Ни билета, ни права,

И ни ростом, ни торсом

Ты не вышел в цари –

Шепнут по секрету

Тебе вечность и слава,

Что не нужен ты – больше:

Эдак мир не вместит.

Так беги, деньги вымучив

У скряг и процентщиц,

На последний сеанс,

В неприметную дверь!

Ты опять стих не выучил –

Но слава и вечность

Призывают тебя

Прямо здесь и теперь.

И оно вдруг восходит,

Словно яркий прожектор,

Чей-то круглый затылок,

Как для снайпера, высветив.

Внимание, космос!

Это наша планета.

И невиданный зритель

Ищет лучшие виды.

Перед ним, как артист

В полуфрачии звездном,

Выступает Вселенная

Многих чудес.

Так смотри вместе с ним!

Не меняет он позы.

Но всегда что-то следующее

Даруется здесь.

Но опять ты заваливаешься,

И грехи все замаливаешь,

И какой-то вдруг страх

Проступает на расе,

И углы загибаешь

Ты, уже не вникая,

И все чаще заглядываешь

К попу в сальной рясе.

Ну куда ты заваливаешься,

Не снявши вериги,

Кто тебя просил

Извлекать из забвенья

Телефонный мой номер?

Да, я жив. Нет, не помер.

Снято. Стоп. Затемненье.

Я тебя погасил.

Но куда же, бездетному,

Мне деть тебя, боль моя,

В какой сплавить класс,

Заотдать зоопарк?

Страницей последнею

Я обезглавлен:

Ребенком в запасе –

Взрослый-бастард.

Зачем надрываешься

В спортзалах, закаливаешься,

Зачем так сопишь,

Видя ягодицы и груди,

Зачем чьей-то шпилькой,

В меру острой, закалываешься,

Как Цезарь, решивший

Не дожидаться Брута?

Наверно, есть смысл

В беготне, в пертурбациях,

Во всей этой глупости –

Ну, знаешь – поэзии…

Но ты только дышишь,

Рвано и счастливо –

И мне вдруг над трупами

Делается весело.

Новый гимн Аполлону

Аполлон, оседлавший Пегаса,

Величайший из вечных героев!

Не встречал тебя в иконостасе,

Не снимал терн с кудрей твоих в крови.

Аполлон, возвращаются пчелы

Из зимовья, и жалят медведя.

Долго пьян он был медом веселым,

Пусть помучает вора похмелье.

Аполлон, оседлавший Пегаса,

Бумеранг золотистого роя!

Переписчик-Гермес твои сказки

Претворяет в мораль и эннойю –

Но лишь энною толикой знанья

Жизнь разбавлена, будто водою.

Ты налей мне вина и нектара.

Будь со мною. Будь, милый, со мною.

И где брызжет безумия лава,

И вулканов грядой санторинских

Мозжечок вдруг взбухает – о, дай нам

Оказаться к опасности близко!

В наши тихие, милые дворни

Вдруг вбегает поджога орава,

И зовет всех играться с собою,

Брезжа в гибели, вечная слава.

И совсем не весной святоримской

Веет вдруг в базиликах каморных.

Распахнутся, как пологи, выси,

И мы образы видим мраморны.

Запахнешься от холода – глуп ты!

Это лето его ледяное

Дразнит гиперборейские губы

Поцелуем, улыбкой, сестрою.

Аполлон, оседлавший Пегаса,

Предводитель всех облачных строев!

Я не жрец, совершающий пассы,

Не потливый заемщик у кассы,

Не помещик, что матом всех кроет,

Чуя, что обреченный он класс –

Я is gay из породы изгоев,

Не поющий цветущих левкоев,

Но желающий быть лишь собою,

Но тебя возлюбивший сильнее,

И не знающий – верящий – sehe?

И не верящий в то, что он слышит,

Как в окно Адриатикой дышит:

Komm zu mir. Ну, смелее же. Gehe.

Бредословь, прекословья не зная,

Мою речь, поскучневшую резво