Коронка в пиках до валета

Редут «святого Михаила» был расположен на утесистом берегу небольшого острова, который был отрезан от материка проливом. Местами пролив этот был широк и глубок, местами он сужался благодаря обилию островов и пересекающих его каменных гряд. Берег материка был покрыт густым строевым лесом. За лесом подымалась вверх цепь гор. Отдельные вершины этой горной цепи представляли собой голые каменные утесы, покрытые снегом. Левее от редута тянулся каменистый обрывистый берег, поросший чахлыми елями и корявыми кустами можжевельника. В двух-трех местах сквозь эти прибрежные утесы прорывались пенистые потоки, которые каскадами, дробясь по камням, с шумом низвергались в море.

Командир решил поставить «Диану» в пролив, под защиту форта — с одной стороны, и непроходимого леса и гор — с другой.

Корректный, как всегда, командир отправился с визитом к коменданту форта.

Оказалось, что крепость (высокий частокол из бревен) не охранялась никем, — ворота были открыты настежь и никаких следов караула нигде не было видно. Иди, кто хочет… Ржавые чугунные трехфунтовые пушчонки стояли на верках, глядя своими подслеповатыми, наивными хоботками как-то беспорядочно во все концы — направо и налево, вверх и вниз.

— Вот те и поставил фрегат под защиту форта! — иронизировал командир, бродя по крепости. Она буквально была пуста. Хоть шаром покати.

Командир из зданий форта выбрал домик почище и побольше. Вошел, добрался до жарко натопленной комнаты. У русской печки сидел бодрый еще старик и с аппетитом уписывал кашу. Он был в русской косой рубахе, в меховых штанах и таких же сапогах. Приход гостей его нимало не смутил. Рот его был набит кашей, губы блестели от жира… Говорить он не мог и объяснялся жестами: показал гостям рукой на скамью, покрытую медвежьей шкурой. Показал потом на горшок (не хотите мол каши?). И только проглотив кашу и утерев рукавом жирные губы, он заговорил. Оказалось, что это сам комендант!

— Вам чего? — спросил он. — За мехами, что ли? Каши хотите?… Замммечательная!.. С медвежьим салом! — От каши командир отказался, хотя, надо сознаться, запах от нее шел преаппетитный!

Узнав, что перед ним командир русского военного фрегата, комендант пришел в совершенное изумление.

— Как же так? Как же я проморгал? Это все из-за каши! Из-за нее все! Боялся, что горшок треснет. Мои-то все — и жена, и дочь, и гарниза вся — за морошкой пошли. Ух, хороша морошка в этом году! Сочная, наливная, ей-богу! Вот все и ушли, я один остался в крепости: ну и не доглядел!

— Эдак у вас когда-нибудь и пушки все унесут, — сквозь зубы процедил командир, — и крепость заберут!

— А кому она нужна? Хе-хе! — простодушно рассмеялся комендант. Иронии он, очевидно, не понимал.

Старик-комендант оказался в чинах невысоких — всего-навсего штык-юнкер, и притом уже лет сорок как в отставке. Теперь ему уже под восемьдесят, но крепок был, как дуб, и во рту все зубы были целы. Звали его Ефим Панфилыч Подгорный, а жену звали Парасковьей Семеновной, — из алеуток она была, крещеная; дочь есть Юлка — Юлия Ефимовна (бедовая! сама из пушек палит, ей-богу!).

Обезоружил совсем командира старый штык-юнкер своей наивностью. Даже уговорил каши поесть с медвежьим салом. Вкусная каша оказалась. Ели да хвалили. Вытащил еще окорок медвежий, кусок моржатины в уксусе и четвертную настойки какой-то, не то на можжевелке, не то на карельской березе (это — секрет хозяйки, она знает. Не бойтесь, мухоморов ни-ни!).

Заговорил командир о деле — спросил, где лучше «Диану» поставить.

— Да вы что? Зимовать, что ли? — спросил комендант.

— Постараемся не зимовать. Починимся и — прочь. В Кантон или в Шанхай до весны, — ответил командир.

— А сколько времени чиниться будете?

— Недели две-три.

— Ну, так зазимуете. Зима на носу. У нас уже снег был и пурга. Да растаяло… Зимовать будете.

— Ну, зимовать, так зазимуем, — сказал командир. — Из Охотска жду теплой одежды, солонины и капусты.

— Да сколько вас-то приехало? — спросил комендант.

— Да человек триста!

— Сколько? — переспросил старик с изумлением.

— Триста, — повторил командир.

— Мати пресвятая богородица! — воскликнул комендант. — Триста! Господи! Ну, так с голоду все переоколеете! Хлеба у нас нет, капусты тоже! Что из Рассеи привезут, — тем и живем, а не привезут — сидим, зубами щелкаем. Зимой сами собак да волков едим, да рыбу сушеную. Весной, конечно, благодать, отъедаемся! Оленей набегает гибель! Дубинами бьем. Рыбы, лосося столько, что в лодке проехать нельзя! А зимой и голодно и холодно. И цинга эта проклятая.

Командир задумался. Картина зимовки предстала пред ним во всей своей ужасающей действительности.

— Да у меня и бараков-то нет для вас! Нас тут в форту всего-навсего 14 человек мужчин да баб восемь голов, а тут вас — триста человек!

Начал командир расспрашивать коменданта о корсарах. Не понял. В первый раз слово такое услышал. Пришлось ему объяснить. Тогда понял.