– Он? – спросил Кузьмич.
– Он самый, – заговорила Марфа Петровна. – И рост, и баки, и голос…
Камердинер открыл двери и ввел молча Марфу Петровну и Кузьмича в переднюю. Хотел Марфе Петровне помочь салоп снять, да она законфузилась, не далась – сама из салопа вылезла, сама и на вешалку повесила…
Вошли в гостиную. Не очень чтоб большая комната была, однако убрана великолепно. Мебель мягкая. Ковры на полу… На стенах картины. Вазы в углах наставлены китайские.
Сидит Марфа Петровна еле жива, на самом кончике кресла. А Кузьмич даже развалился этак вальяжно. Храбрость напускает.
Вошла седая дама, вся в черном, бледная; грустно так на вошедших посмотрела и спрашивает:
– Что угодно? Я – Валентина Ивановна Неведомская.
Кузьмич подскочил и рекомендуется:
– Дерунов Аким Кузьмич, а это – сродственница моя, госпожа Мишурина. Вашего покойного супруга штурмана, без вести пропавшего, супруга… – Говорит, а сам глазами хозяйку ест.
Как только дама фамилию Мишуриной услыхала, сразу в лице переменилась и даже обе руки вперед протянула, будто для самозащиты. Потом собой овладела, лицо приветливое сделала и даже улыбнулась будто.
– Чем могу вам служить? – спрашивает.
– Ну, Марфа Петровна, расскажите, в чем наше дело, – говорит Кузьмич.
– Дело наше в том, – говорит Марфа Петровна, – что я от вас, сударыня, недавно сундучок получила моего мужа…
Хозяйка опять смутилась и даже перебила Марфу Петровну:
– Позвольте!.. При чем же здесь я? Никакого сундучка я не посылала.
Растерялась Марфа Петровна, на Кузьмича смотрит – не знает, что дальше говорить.
Кузьмич видит, дело плохо, сам вмешался, говорит:
– Сударыня, мы доподлинно знаем, что и деньги, две тысячи, и сундук посланы вами. Да вы не беспокойтесь… Мы люди смирные, очень вам за все благодарны, а главное – пришли узнать о судьбе мужа Марфы Петровны. В ваших письмах неоднократно вы утверждали, что он-де жив. Теперь вещи его в ваших руках оказались. Ясно, что вы о супруге Марфы Петровны знаете больше, чем она сама… Сударыня, мы знаем, что вы потеряли супруга своего недели две назад. Войдите же в положение женщины – она перед вами, – Кузьмич показал на Марфу Петровну, – которая четыре года не знает ничего о муже! – И Кузьмич из кармана платок красный вытянул и к глазам приложил.
Во время речи Кузьмича хозяйка медленно поднималась, крепко держась за кресла обеими руками, словно упасть боялась. Пока Кузьмич глаза вытирал, она уже стояла, без кровинки в лице, без движения, как статуя мраморная, смотрела куда-то поверх Кузьмича и Марфы Петровны.
Когда Кузьмич комедию с красным платком окончил и в карман его засунул, заговорила она, заговорила холодно, бесстрастно так:
– Тут есть тайна, – сказала она, – тайна, которую я не могу вам открыть… потому, что я сама ничего не знаю. Мой покойный муж унес ее с собой в могилу… Одно могу сказать: эта тайна, по-видимому, очень мучила моего мужа… может быть, ускорила его смерть!.. Почему-то мой муж считал себя в долгу перед вами и вашей семьей, и по его желанию я посылала вам деньги. Он считал, что этот долг равняется шести тысячам рублям. Я вам выслала две тысячи – остается вам дополучить четыре тысячи. Если желаете, я могу внести эти четыре тысячи в течение ближайшей недели, и тогда денежные отношения наши будут закончены. Что касается сундука, то он все время был у моего мужа. Почему, я этого не знаю. Перед смертью он распорядился о пересылке его к вам. Вот все, что я знаю.
Марфа Петровна поднялась. Но Кузьмич удержал ее:
– Конечно, сударыня, Валентина Ивановна! В таком случае, ежели тайна унесена вашим супругом, так сказать, в другой, горний мир, нам, прозябающим пока в земной юдоли, делать больше нечего. Но вот… позвольте вас задержать. Во-первых, конечно, нам желательно получить четыре тысячи, как вы изволили сказать, в течение ближайшей недели – это первое. А второе, не можете ли вы сказать, эта сумма в шесть тысяч рублей какими документами установлена или так… на глаз… произвольно?
Неведомская ответила сухо:
– Деньги я пришлю вам в течение недели, а на ваш вопрос могу только сказать: ничего больше не знаю. Муж сказал: шесть тысяч рублей, вот и все.
«Пиковые короли» за работой
Вопрос о посылке эскадры в «сферах» запутался. Ловко с разных сторон насели на министра Мериносова – пришлось ему отказаться от «блестящей» мысли устроить мировую демонстрацию.
Вместо эскадры решено было послать один фрегат. Выбирали, выбирали и выбрали самый старый – давно его из списка судов собирались вычеркнуть. Затянулось дело и с назначением командира. Мериносов предлагал своего любимца Накатова, другая партия проводила Налетова, третья – немецкая – Зиммеля. Волны интриг докатились до Зимнего дворца. Великие князья втянулись в эти вопросы, друг с другом поругались, лезли к императору. Надоели тому.
…Вице-адмирал барон Отто фон Фрейшютц позвал своего сына, мичмана, в кабинет, закрыл тщательно двери и сказал по-немецки: