Коронная башня. Роза и шип (сборник)

В дальнем конце комнаты было окно с полукруглым верхом, которое Адриан запомнил со вчерашнего дня. Вот оно! Последнее окно на третьем этаже.

Адриан подошел к нему и выглянул на улицу. Внизу раскинулась лужайка. Сейчас, на рассвете, там было пусто, спокойно, и он представил, как они с Пиклзом стояли возле скамьи, к которой он привязал Танцорку.

Складское помещение.

Студент бы сюда не зашел.

У него волчьи глаза, не правда ли?

* * *

Все утро Адриан бродил по коридорам, словно призрак. Глен-холл оказался больше, чем ему представлялось, и имел столько разбегавшихся в разные стороны коридоров, что в них можно было заблудиться. Поначалу Адриан даже подумал, что стоило бы разбудить Пиклза – тот, наверное, лучше знает здесь все ходы-выходы, – но потом отказался от этой мысли. Скоро они снова отправятся в путь, и хорошо бы дать мальчишке как следует выспаться.

Поплутав по запутанным коридорам, Адриан спустился на первый этаж, где увидел знакомую огромную картину. Он оказался возле главного входа, а отсюда рукой подать до столовой, путь к которой был ему уже известен. Он уже слышал звон тарелок и стук горшков. В очереди за горячим завтраком вместе с ним стояли только ранние пташки с книгами в руках. Затем они разошлись, чтобы занять за многочисленными пустыми столами места поудобнее. В отличие от вчерашнего дня все разговаривали шепотом.

– Как спалось? – раздался зычный голос Аркадиуса, бесцеремонно нарушивший утреннюю тишину.

Профессор сидел у камина, где собралось большинство присутствующих, желавших погреться у огня, поскольку каменные стены все еще хранили ночной холодок. На столе перед ним стояли кружка и маленькая пустая тарелка. Профессор выглядел так же, как вчера. Пряди седых волос беспорядочно ниспадали во все стороны, как вода на камни. Очки так и висели на самом кончике носа, словно со вчерашнего дня ему так и не пришлось ими воспользоваться. Он по-прежнему был одет в ярко-синюю мантию, только теперь усыпанную крошками.

– Не знаю, я просто опустил голову на подушку и закрыл глаза, – ответил Адриан.

Старик улыбнулся.

– Тебе нужно поступить сюда учиться. Обычно требуется много месяцев на то, чтобы отучить студентов делать необоснованные предположения. Отведай горячего сидра. Алкоголя в нем нет, но если добавить корицы, он придаст твоему утру особенный вкус.

Адриан взял себе сидр, и Аркадиус указал ему на место подле себя. Адриан сел, чувствуя, как от горящих поленьев по его телу растекается приятное тепло. Из кружки в лицо ему ударил пар, и Адриан обхватил ее ладонями, пытаясь согреть руки. Профессор откинулся на спинку роскошного, обитого кожей кресла, одного из четырех в комнате. То ли он явился в столовую одним из первых, то ли профессора пользовались особыми привилегиями.

– Если подумать, в этом и заключается моя главная трудность, – сказал Аркадиус, потирая бока своей кружки.

– В чем именно?

– Как заставить учеников забыть то, что, как им кажется, они знают. Стереть дурные привычки. – Старик осторожно прикоснулся губами к кружке, хотя из нее больше не поднимался пар. – Видишь ли, мы все рождаемся с вопросами. – Аркадиус поднял кружку. – Пустые чаши горят желанием наполниться любой поступающей информацией, даже если это чушь. Вот, например, какого цвета этот стол?

– Коричневый.

– Откуда ты это знаешь?

– Ну… я же вижу.

– Но как описать цвет, не прибегая ни к каким сравнениям? К примеру, как бы ты описал синий цвет в разговоре со слепым от рождения человеком?

Адриан хотел было сказать, что это прохладный или спокойный цвет, похожий на небо или воду, но ничто из этого на самом деле не давало определения синему цвету. Мантия Аркадиуса была синей, и она не походила ни на что из вышеперечисленного.

– Ты не можешь, – наконец подытожил профессор. – Мы знаем цвета лишь по предметам, к которым они относятся. Твой отец, скорее всего, указывал на сотни предметов одного и того же цвета, и со временем ты понял, что цвет выражается тем словом, которое он использовал. Существует много таких вещей, абстрактных идей, никак не выраженных материально. Добро и зло, к примеру. Проблемы начинаются тогда, когда человек, который жаждет наполнить свою чашу, воспринимает идеи тех, кто, фигурально выражаясь, не различает цветов. Когда ты запомнишь идею, когда она укоренится у тебя в голове и осядет там, от нее сложно избавиться, как от старой шляпы. И поверь мне, у меня много старых шляп. Некоторые я не носил годами, но все равно храню их. Сентиментальность встает на пути практичности. С течением временем даже идеи становятся старыми друзьями, а если ты не можешь избавиться от старой шляпы, которую никогда не надеваешь, представь, насколько сложнее отказаться от идей, на которых ты вырос. Чем дольше отношения, тем сложнее их разорвать. Поэтому я и стараюсь заполучить учеников совсем юными, до того как их мозги закоснеют во всей той чепухе, которую они выучили в мире. Пока не различают цвета. Однако на этом поприще меня не всегда ожидает успех.