И все же при Наполеоне III буржуазия добивается главного: свободы предпринимательской деятельности, возможности легкого дохода и относительной стабильности и поощрения со стороны государства. Некоторым современникам подобная политика представлялась значительным социально-экономическим достижением; как отмечал один из лидеров либералов Эмиль Оливье, «бонапартистский переворот осуждала лишь кучка стариков; зато его последствия дали стране преимущество в промышленности, торговле, банках, предоставили новые места рабочим, ликвидировали беспорядок и установили безопасность»[59]
. Один из современников и горячих сторонников реформ 1860-х гг., публицист Максим дю Кам, характеризовал первое десятилетие империи как период капиталистической эйфории: «внезапно буржуазия теряет страх перед большими цифрами, долгосрочными планами и зависящими от них финансовыми обязательствами. Возбужденная возможностью создавать и желанием выигрывать, охваченная лихорадкой спекуляций, она бросается в авантюры без уверенности в завтрашнем дне – после нескольких лет беспорядков, когда приходилось просчитывать и угадывать наперед. Дух предпринимательства восторжествовал во всех сферах общества…»[60]. Безусловно, подобная картина была радужной в глазах обеспеченных слоев общества, почувствовавших свободу экономической деятельности и легкий путь к обогащению; но для крестьян и рабочих ситуация мало изменилась.Мелкое кустарное сельское производство не выдерживает натиска крупной промышленности, тем более поддерживаемых государством отраслей: все большее количество сельских рабочих начинает переселяться в города. Это ведет не только к концентрации и дальнейшему становлению класса пролетариата, но и к установлению региональной специализации в тяжелой промышленности, а также в традиционных аграрной и текстильной отраслях. Мастерские в деревнях и маленьких городах распадаются под влиянием развития новых технологий: на смену устаревшим инструментам приходит новейшее механизированное оборудование, которое приобретают крупные промышленники и таким образом переманивают к себе бывших ремесленников. Однако процесс сосредоточения в городах текстильной отрасли идет значительно медленнее, чем аналогичные процессы в тяжелой и добывающей промышленности: так, в середине 1860-х гг. ремесленный сектор все еще производит 70 % текстильной продукции[61]
. Таким образом, очевидно, что государство предпочло бросить основные силы на развитие новых отраслей (таких, как добыча и обработка железа и угля), тех гигантов, которые не только принесли ощутимую прибыль, но и создадут новую Францию, одну из передовых экономических держав Европы.Тем не менее своим бурным развитием тяжелая промышленность была обязана скорее технологическим новациям, поддержке крупнейших банков и быстрому обороту капиталов и товара, чем концентрации в ней рабочей силы: так, к 1865 г. в новых отраслях было занято в общей сложности 15 % всей рабочей силы, а в старых отраслях (текстильной, кожевенной, пищевой, строительной, деревообрабатывающей) – около 80 %[62]
. Разрыв между модернизацией и архаизмом в индустриальной сфере все еще оставался существенным. В немалой степени такое положение обусловливало структуру общественного мышления и отношения к авторитарному режиму: сельское население было слабо затронуто крупным капиталом, новейшей техникой и оставалось далеким от политических веяний эпохи, сохраняло консерватизм мышления и уклада и стремление к стабильности, таким образом обеспечив собой достаточно надежный лагерь поддержки режима Наполеона III; напротив, в городах, в индустриальных центрах, концентрировались передовые силы общества (новые политические группы – республиканцы, социалисты; общественные деятели, студенты, литераторы, инженеры, преподаватели, издатели и журналисты – иными словами, те профессии, что сейчас входят в понятие среднего класса или «креативного класса»), оформлялся рабочий класс со своими специфическими требованиями, процессы переосмысления и критики существующей власти шли динамичнее, глубоко укоренялись новейшие социально-экономические и политические идеи и тенденции.