Коронованный лев

— Много? Много кого? Каких других?

— Они не такие как вы. Вы, за этим невидимым облаком, живые. Даже Дизак. А они — нет. Хотя они здесь — в этом мире и только. Но безжизненные, заколдованные, спящие.

— Люди бывают разные, — проговорил я, раздумывая. Возможно, она имела в виду просто фанатиков? Пустое дурачье, которого всегда много.

— Нет. Впервые я почувствовала такое год или два назад. А тут, в Париже, сейчас, их много. И это страшно! Никогда прежде такого не было. Я вздрагиваю, проходя мимо, будто вижу призраков.

Год или два? Сомнительно, чтобы тут была какая-то связь. Но может быть, она так странно интерпретирует ощущение от тех, кто должен скоро умереть? Несомненно, в Париже сейчас таких много… Может быть, поэтому она не обращает внимания на то, что должно что-то произойти — считает, что этому есть какое-то другое объяснение? Нет, — вспомнил я тут же. Она ведь говорила и совсем другие слова тогда, на балу. Но может быть, люди становятся «пустыми» из-за того, что во времени — во всех мирах что-то происходит, что-то меняется? Может, это и есть то с чем мы должны справиться? Или что-то другое, не менее или даже более жуткое и все на свете просто летит в тартарары вверх тормашками, перемешиваясь самым невозможным образом, и мы только часть всего этого? Вселенная трещит по всем швам и рассыпается? Не поручился бы, что она этого не может…

— Я не знаю, что это, — я покачал головой. — Может быть, только пока еще не знаю.

И она доверчиво кивнула, будто знала заранее, что я это еще узнаю и все пойму.

— И еще я знаю, — все же проговорила вдруг Жанна, — что здесь может скоро случиться что-то ужасное, во что нельзя поверить. Это случится?

— Может быть, — и это все, что я сумел из себя выдавить осмысленного. Если я скажу — да, и что именно это будет, что изменится? Кого я этим спасу или, наоборот, толкну прямо в ловушку? Старые как мир сказки о том, что знание будущего не доводит до добра — не такие уж сказки, если столкнуться с ними по-настоящему. Как притча о человеке, увидевшем смерть, очень удивившуюся, но прошедшую мимо, а человек, поняв, что скоро она придет за ним, загнал нескольких лошадей, чтобы ускакать далеко, в другой город, и встретил там смерть, сказавшую: «А я уж удивилась, как ты сюда успеешь!..» — Да, это очень может быть…

— А вы… вы можете что-то сделать с этим? — спросила она, затаив дыхание. И на меня снова нахлынула безнадежность.

— Боюсь, что не знаю этого. Я знаю слишком много того, что бесполезно, и слишком мало того, что нужно! Так уж вышло… Может быть, даже о том, что я здесь делаю, ты знаешь куда больше меня.

— Я тебе верю, — сказала она тихо. — Но будь осторожен, — и проторенными дорожками снова побежали слезы. — Заклинаю тебя! Ты все же не должен с ним встречаться, не должен!..

И тогда «океан крови» не прольется? Раздави бабочку и может случиться все, что только можно представить?

Я мягко погладил ее волосы. Ее снова била дрожь.

— Я буду осторожен, — пообещал я. — Ради тебя я буду осторожен.

Большего я все равно пообещать не мог. «Я знаю, что ничего не знаю». Старое как мир проклятие, старше, чем первородный грех.

Кажется, я сказал и куда больше и куда меньше чем намеревался. Но возможно, не больше и не меньше чем следовало. По крайней мере, Бертран был доволен. Когда я уходил, Жанна, хоть еще бледная и взволнованная, была тем не менее намного спокойней чем раньше и больше не стремилась забиться ото всех в угол, даже ее волнение казалось теперь здоровым — у нее появились какие-то силы, чтобы бороться со своими страхами, она больше не чувствовала себя такой одинокой. Как Бертран ни стремился расспросить меня, в чем дело, у меня не было ни малейшего желания делиться с ним этим знанием, к тому же, я уже опаздывал на назначенную Пуаре встречу, где он должен был рассказать что-то, что обещал для нас разузнать. Распрощавшись с гостеприимным хозяином на крыльце, я решил срезать путь, чтобы побыстрее добраться до «Пьяного фонарщика». Под вечер поднялся ветер и потянуло легкой сыростью. Наверное, позже будет дождь. В такое время я всегда ощущаю странную эйфорию, хотя, может быть, сегодня у меня были и другие причины ощущать некоторую «беспричинную» приподнятость духа.