Коронованный на кресте

Здесь снова обнаруживается «полярный» символизм "вращающегося замка", имитирующего вращение небосвода, а также символизм места, где хранится камень света, или камень, "заставляющий слепых прозреть", или камень, делающий невидимым. В частности, пресвитер Иоанн обладает камнем, который может воскресить Феникса или Орла. Это указание особенно важно, так как Орел всегда, и особенно в эпоху, когда складывались эти легенды, был символом имперской функции, которая в своем «вечном» аспекте уже в Риме часто связывалась с Фениксом. Некоторые источники утверждают, что иранский царь Ксеркс, Александр Македонский, римские императоры и, наконец, Огьер, король Дании, и Геррино «посещали» царство пресвитера Иоанна. Речь идет о мифологизированных и смутных воспоминаниях относительно контактов, которые великие исторические правители и легендарные герои имели – в более или менее прямой форме, через невидимую санкцию, узаконившую их царственное достоинство, – с Высшим Центром, где находится камень, могущий воскресить Орла.

На основании таинственных и чудесных историй, рассказанных различными путешественниками, в средние века далекая и могущественная империя "Великого Хана", императора татар, отождествилась с империей самого "Короля Мира". Она часто смешивалась также с царством пресвитера Иоанна. Так, в связи с легендой о "Великом Хане" появились мотивы таинственного Древа, дающего тому, кто к нему приблизится или повесит на него щит, победу и универсальную империю.

Что же до идеи царства пресвитера Иоанна, то она исторически послужила основой для концепции о необходимости интеграции рассеянных сил, в символах рыцарства, Империи и крестовых походов. На основании более материальной версии данной теории таинственный и могущественный князь Востока – не христианин, но друг христиан – призывался на помощь в христианских крестовых походах, в наиболее трагические их периоды, для того чтобы обеспечить священной войне победоносный исход. Когда эти надежды не оправдались и наивно ожидаемой военной помощи не последовало, глубокое понимание символического смысла фигуры пресвитера Иоанна и инициа-тического значения его «помощи» также было утрачено, и от всего этого сохранилась только "легенда", вошедшая составным элементом в самые различные предания.

В связи со всеми этими символическими концепциями особенно важен тот факт, что у Вольфрама фон Эйшенбаха пресвитер Иоанн предстает потомком династии Грааля, а в «Титуреле» сам Парсифаль берет на себя функцию пресвитера Иоанна. Именно в его царство, в конце концов, был переправлен Грааль. Так, он и до сих пор указывает, кому надлежит стать в очередной раз тайным пресвитером Иоанном.

Как мы уже говорили, в ту эпоху Монгольская (Великая) империя часто отождествлялась с царством пресвитера Иоанна, с царством Александра и так далее, то есть с различными образами "Центра Мира". Великий Хан татар в то время еще не превратился в синоним ужасной угрозы для Европы, но, согласно описаниям Марко Поло, Хайтона, Мандевилля, Иоханнеса де Плано, Карпини и так далее, понимался как могущественный император таинственной, далекой и огромной империи, как мудрый и счастливый монарх, друг христиан, хотя и "язычник".

Все это отнюдь не так абсурдно, как может показаться на первый взгляд, и подобное отождествление вообще перестает выглядеть чем-то странным, если вспомнить, что в ту эпоху титул "Великого Хана" воплощал в себе определенную сакральную функцию, не связанную ни с какой конкретной личностью и ни с каким сугубо историческим или географическим царством. У Данте в "Божественной комедии", по мнению Ю. Эволы, речь идет именно об этой функции, и в образе Хана она обретает свое символическое и одновременно и политическое воплощение, связанное с верой в идеал империи и с надеждой на ее реставрацию. Все это довольно близко к духу самих создателей цикла о Святом Граале.

Эвола не разбирает все уровни символизма "Божественной комедии". Он ограничивается лишь самым общим указанием, что путешествие Данте через различные миры может быть понято как художественно выраженная схема постепенного духовного очищения и инициации. Кроме того, все перипетии данного путешествия имеют прямое отношение к идее империи. Данте заблудился в темном и диком лесу. Его коснулась сила, "никогда не касавшаяся еще ни одного человека". Далее следуют намеки на "пустынный берег" и на "смерть, с которой бился он – над потоком, где море не бурлит", и упоминание о восхождении на "блаженный холм" и о "предвкушении высот". Все эти детали однозначно напоминают нам аналогичные ситуации, в которые попадают рыцари, искатели Грааля, переходящие бурные потоки, встречающиеся со смертельной опасностью в "диких землях", чтобы в конце концов достичь "дикого холма", Montsalvatsche, где стоит Замок Радости.