Коронованный на кресте

Светлейших радостей исток,
Он же и корень, и росток,
Райский дар, преизбыток земного блаженства,
Воплощенье совершенства,
Вожделеннейший камень Грааль…

К сожалению, я не знаю, знаком ли мой читатель с великими поэмами, о которых мы сейчас говорим. Если нет, то я настоятельно советую это сделать. Вы получите истинное наслаждение, читая их, и, естественно, вам будет легче следить за рассуждениями «зубров» Грааля. А чтобы понять природу Грааля, мы просто вынуждены знать мнение авторитетов, хотя и они могут ошибаться.

Вот что пишет о «Парцифале» знаток мифологии Я. Шамрей в своей работе «Христианское и языческое в мифе о Святом Граале».

В первый раз попав в замок Мунсальвеш, где находится Святой Грааль, Парцифаль наблюдает его торжественный вынос в преднесении копья, с которого стекает кровь, и в сопровождении прекрасных дев. Затем Грааль чудесным образом насыщает всех собравшихся:

Грааль в своей великой силе
Мог дать, чего б вы ни просили.

(Парцифаль, 376)

Таким образом, подчеркивает Я. Шамрей, первоначально Грааль является как языческий символ изобилия, сила которого заключается в исполнении земных желаний (характерны слова: «преизбыток земного блаженства») и который также называется «и ростком, и корнем», что роднит его с образом мирового древа, вечного круга жизни. Во второй раз речь о том, что такое таинственный камень Грааля, заходит в беседе Парцифаля с отшельником Треврицетом, который рассказывает ему о некоторых свойствах камня и его историю. Теперь к единственному в предыдущем описании христианскому символу (копье) присоединяется ряд христианских образов, которые, впрочем, тоже, наверное, нельзя назвать всецело христианскими.

Например, образ пламени, источаемого Граалем,
В котором, раскинув крыла,
Птица Феникс сгорает дотла.

(Парцифаль, 470)

В христианской традиции Феникс считается символом воскресения, но в данном контексте

Вот она — взаимосвязь
Меж умираньем и обновленьем!

(Парцифаль, 470)

Трудно сказать, замечает Шамрей, какому символу отдается предпочтение: языческому — вечного взаимоперехода противоположностей, замкнутого круга — или христианскому — всеобщего воскресения мертвых. Затем Треврицет говорит о голубе, который ежегодно в ночь на Страстную пятницу приносит на камень «дивную облатку», от которой Грааль получает свою неисчерпаемую силу. В связи с этим, отмечает Я. Шамрей, можно было бы говорить о несамостоятельности существования Грааля, который обретает волшебные свойства через благодать Святого Духа и причастие Святых Христовых Тайн, а также является как бы проводником этой благодати. Но уже в том, что причастие дается камню и с целью напитания неисчерпаемой силой, проявляется скорее магический принцип. У Эйшенбаха камень Грааля оказывается почти самодовлеющим: к нему как центру и сущности мира сходятся все пути, и он же является пределом всякого духовного восхождения. В романе постоянно говорится, что именно он — «всех благ источник».

Существует братство Грааля:
Уготовано место заранее,
Вернейшее место в Господнем раю
Тому, кто жизнь отдаст свою,
Но верность Граалю сберечь старается.

(Парцифаль, 471)

Таким образом, делает вывод Я. Шамрей, мотив существования Грааля через благодать Божию остается на периферии, тогда как всем повествованием утверждается, что Грааль не этап на пути к Богу, не посредствующее звено, а самодостаточная цель. Он является средоточием, истоком и воплощением совершенства, он — центр, и он зримо присутствует на этой земле.

Это очень важный момент в рассуждениях о Граале. На мой взгляд, дорогой читатель, не следует противопоставлять, как это делают некоторые исследователи, искание Грааля и искание Бога: «Богу Божье, а кесарю кесарево». Нельзя подменять веру в Грааль, чем бы он ни являлся, верой в Бога, какой бы религии вы ни придерживались. Не будем кощунствовать. Впрочем, это просто мое замечание для читателя.

Прав Я. Шамрей, что история Грааля дается Эйшенбахом весьма скупо в отличие от романа Мэлори. Треврицет лишь рассказывает Парцифалю о том, что Когда небеса сотрясало войною

Меж Господом Богом и сатаною,
Сей камень ангелы сберегли
Для лучших, избранных чад земли.

(Парцифаль, 471)