Коронованный странник

— Не пугаю, а предупреждаю. Вы все сумеете сберечь себе жизнь, лишь освободив меня. В ином случае готовьтесь к страшному концу. Я же со стороны своей обещаю утихомирить мятежников, потому что и сам не являюсь сторонником бунтов. Я выйду к ним и скажу, что я не государь. Уверен, это сообщение их успокоит. Тем самым я заглажу свою вину перед вами…

Полковник, наморщив высокий лоб, казалось, был погружен в обдумывание предложения странного капитана, так похожего на настоящего императора России.

— Я согласен, — сказал он наконец, — прыгайте в окно или выходите на улицу с крыльца. Но… но, если вы сообщите сей сволочи о том, что не являетесь царем и просто… пошутили, то я уверен, что сия новость настолько разъярит их, что головы лишимся не только мы, но и вы, любезнейший. Вам надобно вновь предстать перед ними в обличье императора, но теперь не к бунту вы станете призывать мятежников, а к смирению. Только вы, как их государь, и сможете сладить с ними!

Александр, страшно довольный тем, что сумел договориться с полковником, что бунт, возникший по его вине, будет вскоре усмирен, вскочил на подоконник, и тут же его узнали — толпа вновь загудела, раздался радостный рев двух-трех сотен поселян, человек десять отделились от людского месива, подбежали к дому, подставили свои руки, и когда Александр соскочил с подоконника, его подхватили и понесли туда, где кипел водоворот радости.

— Наш, наш государь! — вопил один, а другой поселянин силился перекрыть его голос.

— Заступника, милостивца уберегли, сохранили!

— Что прикажешь, батюшка, то исполним! Полковника да штаб его, как мокриц, прихлопнем! Только прикажи!

Командир полка, внимательно следивший из-за занавески за тем, что происходило на улице, видел, как расцветилось лицо господина капитана улыбкой довольства, счастья, когда поселяне тянули к нему свои руки в надежде, что удастся прикоснуться хотя бы к его одежде, как он сам протягивал к этим людям руки, и в голове полковника рождалась одна за другой странные мысли: «Или он сумасшедший, или на самом деле император Александр, третьего быть не может. Но ни в первом, ни во втором случае бунт страдания сего человека усмирен не будет: сумасшедший поведет сволочь на штурм дома, а… государь просто не сумеет удержать сию толпу. В любом случае нужна подмога, а там посмотрим!»

— Шульце! — круто повернулся полковник в сторону стоящих за ним офицеров. — Из кухни дверь ведет прямо на конюшню. Мой Цыган оседлан, выводите его тихонько да и задами скачите в Терентеевку, в расположение второго батальона. Пусть выступают с полной выкладкой, с ружьями и тесаками, да зарядов чтоб у каждого в суме патронной было б не меньше трехз десятков. Часа два мы здесь сумеем продержаться, а там… от вашей сноровки все зависеть будет. Скажете майору Затекайло, чтобы людей дорогой готовил к бою — мой приказ! Ну, идите же, голубчик Шульце. На вас надежда!

… Александр, не имея сил да и желания говорить с поселянами строго, приказывать им что-то, робко старался урезонить их, уговаривая разойтись по домам, но те не слушали его. Сознание того, что они высвободили императора России из плена злого полковника. вселяла в их сердца уверенность в том, что они не такие уж и слабые, если лучший и самый сильный человек страны воспользовался их помощью. Настоящий царь, хоть и становился знаменем их дела, но не более того — во всем прочем они ощущали себя главными, замечали, что Александр Павлович обладает ««тонкой кишкой», слабоват и трусоват. Короче, все видели и понимали, что и царь без них — ничто, да и они без него — пустое место, крылья ветряной мельницы, лишенной вала и жерновов.

— Когда же, батюшка, главных в полку менять будем? — спрашивали у Александра. — Может, сам ты полковником у нас будешь?

— Нет, детушки, — отвечал смущенный и радостный одновременно Александр. — Я вам из Петербурга нового, доброго полковника пришлю, говорил и сам не верил в истинность своих слов. — Только вы старого полковника трогать не могите — за жестокость и бесчинства и я вас по головке не поглажу.

Но поселяне видели, что император всецело на их стороне, а поэтому шутливо отвечали на такое предупреждение:

— Отчего ж? Занозу без боли да крови не вынуть, а мы командиру нашему благодарность принести должны. Или нам к Аракчею двинуть да с него спрашивать?

— Нет, уж ты, государь, с Аракчеем сам разберись, ты к нему ближе, а мы уж здеся миром, собственным умишком решим, кому нами командовать. Дозволение нам на вытаскивание занозов дай!

— Хорошо, даю, — размягчился, расчувствовался Александр от ощущения полного слияния его чувств с чувствами народа, которым он управлял почти четверть века. Народ представлялся ему сейчас сильным и умным, достойным такого правителя, как он, и Александру страстно хотелось побыть императором ещё хотя бы часик, а потом сесть на коляску и покатить в Киев, до которого оставалось совсем недалеко.