Читаем Короны вируса полностью

По мере того, как я говорил, журналистов становилось все больше и больше. Они заполнили огромное помещение и стояли уже, плотно прижавшись друг к другу, напоминая больше разгорячённых фанатов, столпившихся на маленьком пятачке перед сценой с их кумиром. Стены стали раздвигаться под давлением людской массы. Те, что были ближе ко мне, подхватили меня, как пушинку. Так как в этой толпе двигаться не представлялось возможным, они, как рок-звезду, подняли меня над головами. Выросший лес рук бережно передавал меня все дальше и дальше. Сначала я плыл в этом потоке, но скоро движение пошло вверх. Наплевав на законы гравитации, каким-то фантастическим образом руки воспарили над землей, и я уплывал всё дальше и дальше. Словно из иллюминатора, я наблюдал за уменьшающимися домиками, аккуратненькими, словно из песочницы, земельными угодьями, пока облака не закрыли мне обзор. Последний раз я кинул взгляд на землю. Я поймал себя на мысли, что ничего не чувствую: ни страха, ни тревоги, ни сожаления. Мне больше незачем было смотреть вниз. С умиротворенной улыбкой я поднял голову, пытаясь рассмотреть, что там впереди, и подумал:

– Только наверх. Теперь только наверх.

Почему у нас нет семидесяти жизней? Да ведь мы и одну не используем…

10


Почему у нас нет семидесяти жизней?

Странные равномерные звуки явно имели внешний источник. Как будто кто-то медленно под метроном бил в очень большой барабан с объемной мембраной, а может в глухой Царь-колокол.

«Чистилище, – подумал я. – Сейчас еще в трубы начнут трубить». (Это во мне шевелились скудные познания о Судном дне). «Ну что ж, я готов. За что нужно, отвечу. Конечно, не ангел, но с другой стороны – не такой уж и плохой». Трубы все никак не вступали.

«Наверное, у них тут без духовых заведено… Ничего страшного. С Богом». Со спокойным сердцем я решился открыть глаза.

За те доли секунды, что я это делал, звук поменял свою громкость, объемность и частоту.

Еще доля секунды, и яркий свет ворвался в меня. Я окончательно проснулся.

– Андрей, Андре-ей!!! Никак до него не докричусь. Хватит валяться. Нормальные люди уже с работы пришли, а ты до сих пор с кровати не вставал. Обед давно остыл.

Только сейчас я стал понимать природу приглушенного ритмичного звука. Это же мои настенные часы тикают!

Моя постель, мой шкаф. Потолок тоже мой: я его вот уже третий год хочу выровнять. Это же моя, порядком надоевшая комната!

А почему она мне так надоела? Что-то важное словно вылетело из головы. Вот оно.

– Мам, я ж болею! – я вспомнил, как сдавал тест, как узнал, что он положительный, как провел в этих стенах уже почти две недели…

– Болеет он! Тебе же русским языком сказали – бессимптомно. Сорок лет, а все «мам, мам». Это мне еще нужно переживать, а у него даже температуры нет. Хватит дрыхнуть.

Теперь я окончательно проснулся. Здравствуйте, будничные реалии самоизоляции! Привет, тебе, мой домашний арест! Я уже скучаю по вам, ежедневные ковидосводки. Сегодня нас ждут удивительные приключения и новые открытия на наших с мамой сорока двух метрах!

И все же всего только одно слово – БЕССИМПТОМНО – позволяло мне с открытым забралом смотреть в будущее.

Разбудила-таки. Эх, мам… Какую ты мне красивую смерть обломила.


Редактор – Любовь Каракуц

В оформлении обложки использовалась фотография по лицензии ССО

https://pixabay.com/ru/illustrations/%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B0-%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D1%80%D1%83%D1%81-covid-19-4965356/

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее