Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Всего лишь банальная стычка. Битва с Ла Инкой по возвращении домой оказалась куда более серьезной. Ла Инка поджидала ее с ремнем наготове; когда Бели́ вошла в дом, где горела керосиновая лампа, Ла Инка замахнулась ремнем и Бели́ впилась в нее своими алмазными глазами. Первобытная сцена, разыгрываемая матерью и дочерью в любой стране мира. Ну давай, мадре, сказала Бели́, но Ла Инка не смогла ударить, силы покинули ее. Иха, если ты еще раз вернешься поздно, тебе придется покинуть этот дом, и Бели́ в ответ: не беспокойся, я и так скоро уеду. В ту ночь Ла Инка не легла с ней в постель, спала в кресле-качалке, наутро она с Бели́ не разговаривала, ушла на работу молчком, огорчение клубилось над ней грибовидным облаком. Согласен, в последующие дни о мадре, единственном близком человеке, ей следовало бы переживать, но Бели́ только и думала что о наглости того гордо асаросо, надутого болвана, испортившего ей (в ее интерпретации) весь вечер. Чуть ли не ежедневно она заново рассказывала о конфронтации обоим ухажерам, автодилеру и Аркимедесу, каждый раз добавляя возмутительных подробностей, пусть и не имевших места в действительности, но очень точно передающих суть случившегося. Ун бруто, скотина, ругалась она. Животное. Как он посмел дотронуться до меня! Тоже мне начальник нашелся, эсэ поко обмре, этот замухрышка, этот слизняк.

Значит, он ударил тебя? Автодилер пытался прижать ее ладонь к своей ноге, но тщетно. Может, и мне последовать его примеру?

И огребешь ровно то же, что и он.

Аркимедес, который теперь принимал ее, стоя в закрытом шкафу (на случай, если ворвется тайная полиция), объявил Гангстера типичным представителем буржуазии; голос его доносился из-за многих слоев одежды, купленной автодилером для Бели́ (и хранимой в доме другого хахаля). (Это норковая шуба? – спросил Аркимедес. Кролик, мрачно ответила Бели́.)

– Надо было пырнуть его ножом, – сказала она Константине.

– Мучача, по-моему, это он тебя пырнул.

– Ты это о чем, мать твою?

– Ни о чем, просто ты только о нем и говоришь.

– Нет, – разгорячилась Бели́. – Ничего подобного.

И замолчала. Тина посмотрела на запястье, словно сверяла время по часам. Пять секунд. Рекорд.

Бели́ пыталась выкинуть его из головы, но он упирался. Предплечье ее вдруг ни с того ни с сего пронзала острая боль, и ей повсюду мерещились его глаза, как у побитой собаки.

В следующую пятницу ресторан был полон; местное отделение Доминиканской партии отмечало какое-то событие, и служащие весь день носились как угорелые. Бели́, любившая суматоху, продемонстрировала до некоторой степени свой махис, исключительность в умении вкалывать, и даже Хосе встал с директорского кресла, чтобы помочь на кухне. Председателю отделения Хосе преподнес в подарок бутылку якобы «китайского рома», но на самом деле «Джонни Уокера», только с отодранной этикеткой. Партийные заправилы смаковали чоу-фан, но всякая мелкая сошка, в основном деревенские жители, с несчастным видом ковырялась в лапше и спрашивала, не найдется ли здесь аррос сон абичуэлас, риса с бобами, но, конечно, не нашлось. Торжество удалось на славу; глядя на пирующих, никто бы и не догадался, что в стране идет тихая грязная война, а когда последнего наклюкавшегося подняли на ноги и усадили в такси, Бели́, не чувствовавшая ни капли усталости, спросила Тину: пойдем опять туда?

– Куда?

– В «Эль Холливуд».

– Но надо переодеться…

– Не волнуйся, я все принесла с собой.

Вы и глазом моргнуть не успели, а она уже нависает над его столиком.

– Эй, Дионисио, – сказал один из его сотрапезников, – это не та ли девчонка, ке тэ дио уна пэла, что задала тебе взбучку на прошлой неделе?

Крестный папаша хмуро кивнул.

Его приятель оглядел Бели́ с головы до ног.

– Надеюсь, она не собирается снова вызвать тебя на ринг. Боюсь, тебе не выстоять.

– Чего ты ждешь? – спросил крестный папаша. – Судейского свистка?

– Потанцуй со мной.

Настал ее черед схватить его и потащить на танцпол.

Каким бы чурбаном в смокинге и прочих цацках он ни выглядел, двигался он как бог.

– Ты меня искала, поэтому пришла сюда?

– Да, – ответила она и лишь в этот момент поняла, что говорит правду.

– Хорошо, что не соврала. Я не люблю тех, кто врет. – Он приподнял пальцем ее подбородок. – Как тебя зовут?

Она отвела подбородок, и его палец застыл в воздухе.

– Меня зовут Ипатия Бели́сия Кабраль.

– Нет, – возразил он с проникновенной серьезностью олдскульного сутенера. – Тебя зовут Красота.

Гангстер, которого мы все ищем

Насколько много Бели́ знала о Гангстере, мы никогда уже не поймем. Она утверждала, что он лишь сказал ей, что занимается бизнесом. Само собой, она ему поверила. С чего ей было сомневаться?

Что ж, он определенно был бизнесменом, а заодно подручным Трухильо, и не самым мелким. Давайте уточним: назгулом наш парень и близко не был, но и орком тоже.