Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Она не терпела его исчезновения безропотно. Эти отлучки выставляли ее в невыгодном свете перед Ла Инкой и соседями, осведомлявшимися сладчайшим тоном: где же теперь твой бог, Моисей? Разумеется, она защищала его от всех нападок, ни у одного братана не было лучше адвоката, но, когда он возвращался, отыгрывалась сполна. Дулась, когда он являлся с цветами; требовала, чтобы он водил ее в самые дорогие рестораны; долбила ему ежечасно, что он должен переселить ее в другой район; допытывалась, где, черт побери, он был все эти дни; болтала о свадьбах, о которых прочла в светской хронике, и – сомнения Ла Инки явно оставили след в ее душе – желала знать, когда он покажет ей свой дом. Иха де ла гран пута, твою мать, кончай уже доставать меня! В стране идет война! Он стоял перед ней в майке-алкоголичке, размахивая пистолетом. Тебе известно, что коммунисты делают с девушками вроде тебя? Подвешивают за их прекрасные сиськи. А потом отрезают эти сиськи, так они расправлялись со шлюхами на Кубе!

Однажды, во время его долгого отсутствия, Бели́, изнывая от скуки и не зная, куда деваться от злорадства в глазах соседей, решила прогуляться напоследок по нахоженным тропинкам, – иными словами, она навестила своих прежних воздыхателей. Якобы ей хотелось поставить точку с официальной печатью на тех отношениях, но, подозреваю, она просто приуныла и ей не хватало мужского внимания. Что ж, бывает. Но она совершила классическую ошибку, рассказав этим доминиканским омбрес, мужикам, о своей новой любви на всю жизнь и о том, как она счастлива. Сестры, никогда так не делайте и ни за что. Это так же прикольно, как поведать судье, который готовится вынести вам приговор, что совсем недавно вы ублажали пальцем его мамочку. Автомобильный дилер, прежде неизменно обходительный, покорный, запустил в Бели́ бутылкой виски с воплем: «Почему я должен радоваться за тебя, тупая вонючая телка!» Они находились в его квартире на набережной – по крайней мере, он показал тебе свой дом, впоследствии острила Константина, – и будь у него получше с реакцией, Бели́ размозжили бы череп, а потом, возможно, изнасиловали и убили. Но бросок дилера лишь оцарапал ее, после чего она перехватила инициативу. Убрала его с дороги четырьмя ударами все той же бутылкой. Через пять минут, когда она, босая, не успев отдышаться, ехала в такси, машину остановила тайная полиция, их насторожил тот факт, что она бежала по улице; и лишь когда они приступили к допросу, Бели́ сообразила, что до сих пор сжимает в руках бутылку с прилипшими к стеклу окровавленными волосами, прямыми блондинистыми волосами автодилера.

(Стоило рассказать им, как все было, и они меня отпустили.)

К чести Аркимедеса, он не посрамил своей репутации более развитой особи. (Хотя, с другой стороны, ему она рассказала первому, еще стесняясь и выбирая выражения.) Когда ее признание отзвучало, из шкафа донесся «легкий шум», и на этом все. Минут пять оба молчали, а затем Бели́ прошептала: я лучше пойду. (Больше она его живьем никогда не видела, только по телевизору, толкающего речи, и спустя много лет задавалась вопросом, вспоминает ли он ее, как она вспоминает его иногда.)

– Что ты тут вытворяла? – спросил Гангстер, возникнув после отлучки.

– Ничего, – она порывисто обняла его, – абсолютно ничего.

За месяц до того, как все накрылось, Гангстер повез Бели́ отдохнуть и заодно навестить своих старых призраков в Самане. Это было их первое путешествие вдвоем, задабривающий жест как следствие особенно длительного отсутствия Гангстера, гарантия будущих загранпоездок. К сведению капитоленьос, столичных штучек, кто никогда не покидал бульвара 27 Февраля или считает квартал Гуалей центром вселенной, Самана – ес уна чулерия, просто прелесть. Один из авторов Библии короля Иакова путешествовал по Карибам, и мне кажется, что места вроде Саманы были у него на уме, когда он садился перетолмачивать главы об Эдеме. Ибо это и есть Эдем, благословенный меридиан, где море, и солнце, и зелень сошлись в редкостном единстве, породив упрямое племя людей, и никакой самой возвышенной прозой невозможно все это описать.[59] Гангстер пребывал в отличном настроении, война с отщепенцами шла успешно – вроде бы. (Мы вовремя их прижучили, бахвалился он. Скоро все будет как надо.)

Что до Бели́, эта поездка запомнилась ей как самое приятное, что с ней случилось за всю жизнь в ДР. С тех пор она не могла слышать слово «Самана», чтобы перед глазами не мелькнула та последняя весна ее молодости, весна расцвета, когда она была еще юной и прекрасной. Самана навеки слилась в ее памяти с занятиями любовью, с небритым подбородком Гангстера, царапавшим ее шею, с шумом Карибского моря, что игриво обхаживало безупречные пустынные пляжи, с чувством покоя и веры в будущее.