Г-жа Котофф просыпается, открывает глаза. Она лежит на большой белой кровати рядом с окном. Из окна льется бледный утренний свет, освещая небольшую комнату: справа ковер на стене, под ним две высокие вазы на полу, дверь напротив окна, слева зеркало над маленьким столиком, два кресла под длинной темной картиной. Посреди потолка большой абажур с бахромой. На двери квадрат солнца из окна с отпечатком абажура. Г-жа Котофф тихо вздыхает, садится на постели. Не двигаясь, сидит минут пять, вслушиваясь в тиканье часов. Глаза неторопливо ищут источник звука, наконец, натыкаются на пластмассовый будильник на столике под зеркалом среди пудрениц, коробочек с рукоделием, флаконов с духами, футляров для очков. Г-жа Котофф встает, одевает тапочки, медленно идет к зеркалу. На ней белая ночная рубашка, очень длинная, с завязками на груди. Подходит к зеркалу, садится. Некоторое время спокойно смотрит куда-то вниз, на пол, затем выдвигает ящик, вынимает несколько чистых листков бумаги. Среди предметов на столе ищет ручку и очки. Ручку находит быстро, очки не находит вовсе. Отодвигает все в сторону, кладет на освободившееся место бумагу. Ставит посередине строки цифру 2, ниже отчетливо выводит: «Утро. Очень тихо.» Останавливается, поднимает голову, смотрит на себя в зеркало, улыбается. Опускает голову, продолжает писать. Пишет, не отрываясь, около часа. Тишина. Тикают часы, солнце с абажуром сильно сдвигаются влево. Г-жа Котофф перестает писать, не перечитывая, кладет листки в ящик, с шумом задвигает его. Смотрит на себя в зеркало. Поднимает руку, проводит указательным пальцем левой руки по лбу, вдоль носа, по верхней и нижней губе, отводит руку. Просто сидит перед зеркалом безо всякого выражения на лице. Протягивает правую руку, гладит стекло. Усмехается. Тихо касается рамы. Вдруг резко отдергивает руку, разглядывает безымянный палец. Отрывисто поднимается, задевая коленями за столик. Звяканье стеклянных предметов. Г-жа Котофф делает несколько шагов, застывает посередине комнаты. Оборачивается. Смотрит в зеркало.
Опускает глаза, смотрит на руку. Вскидывает голову, оглядывается вокруг, словно ища что-то. Солнца нет, оно ушло из комнаты. Г-жа Котофф взволнована. Торопливо семенит к зеркалу, теряя по пути один тапочек. Ищет на столике помаду, снимает колпачок, что-то торопливо рисует на стекле. Вздрогнув, оборачивается. Помада падает на стол. Неловко вскидывая руки, г-жа Котофф хватает шкатулку с рукоделием, бросает в сторону двери. Бежит к кровати, теряя на ходу второй тапочек. Ее лихорадит, лицо покраснело, белки глаз пожелтели. Срывает с постели подушки, швыряет их в разные стороны. Абажур начинает, поскрипывая, качаться. Перья летят вокруг, обсыпая пол, застилая г-же Котофф глаза. Тяжело дыша, она бросается на пол, цепляясь за половицы, вползает под кровать. Рубашка, зацепившись за что-то, рвется с громким хрустом, кусок подола остается на полу. Г-жу Котофф трясет. Отчаянными усилиями она вытягивает свое тело с другой стороны кровати, с большим трудом встает на колени. Оборачивается. На лице гримаса ужаса. Напрягшись всем телом, она переворачивает кровать, задевая рядом стоящее кресло. Трещит обивка, картина с грохотом валится на пол. Г-жа Котофф сдирает со стены фотографии в рамках, бросает в окно. Оглушительный звон стекла, осколки разлетаются в стороны. Г-жа Котофф озирается вокруг, взгляд пустой и безумный. Хватает вазу, швыряет ее в зеркало. Ваза срывает абажур, рушится у двери, не долетев до размалеванного зеркала. Г-жа Котофф хватает вторую, сглотнув слюну, бросает и ее. Ваза с грохотом бьет по стеклу, отражение комнаты, разламываясь, сползает вниз. Г-жа Котофф грузно опускается на пол, судорожно шевеля губами. Наступает тишина.
Утро. Очень тихо. Вроде бы тикают часы. Или нет. Непонятно. К этому звуку ужасно легко привыкаешь. Еле-еле. Тик-так. Тик-так. Идут. Часы идут. Так странно — там ведь только колесико вертится, а говорят — идут. Не-ет, они просто стоят. И тикают. А я вот ничего не слышу. Слышу просто тишину. Я сижу на краю кровати, свесив ноги вниз. Кровать большая, широкая. Если посмотреть со стороны, я — треугольник. Голова, две руки, упершиеся в край кровати — получается три угла. Только ноги вот — кровать в обе стороны длинная, они посередине. Одинокие ноги. Смешно. Я встаю. Звук разогнувшихся пружин — тупой, шипящий. Опять тихо. Тишина пустая, порожняя, постепенная. Тишина прощает меня. Пастбища пустые, порожние, постепенные. Постепенно приду в тишь. Нет, тишина, правда, какая-то пустая, вместительная. Вместительная, чтобы в нее вмещаться.