Короткая ночь долгой войны

Тьфу! С таким настроением запросто унянчат... «Пока есть крылья, до земли путь далек» - гласит летчицкая заповедь.

Боевым   разворотом  бросаюсь   в высоту. Не в азарте, не в порыве. Не знаю, как назвать, но это даже не гнев, когда теряешь контроль над  собой.   Я  четко сознаю, чем должен завершить трудное дело и что должен сделать в каждую следующую   секунду.  Никаких сомнений, никаких колебаний. Решение пришло не сейчас,

вообще неизвестно, когда оно возникло, в какой обстановке, под чьим  воздействием, но я весь в его власти.

- Коль пуля-дура не берет, есть оружие вернее: мой меч - пропеллер!..

Резкий   прямой переход в пикировании отрывает от сиденья я вишу на ремнях.

Вернее, самолет висит на моих плечах. Тянусь лицом к прицелу, ибо только изощренная точность поможет мне выполнить задуманное. Я  не   смотрю  на  скорость, стремительно   нарастающую,   на  башенного стрелка «дорнье», открывшего огонь с дальней дистанции: стрельба в белый свет, сдают нервишки. А я держу его в прицеле, выжидаю, цепенею от напряжения чтоб не нажать на  гашетки  до   поры,  до нужной   секунды.  И вот она наступила. Стреляю, но вместо четырех трасс -- две жиденькие струйки и те тут же обрываются.

Пока перезаряжаю пулеметы, ручка управления вздрагивает - это уже пули фашистского башнера пронзают тело моего самолета. Упредил  меня,   подлец!  Опять жму   ни  гашетки   так, что кажется, отломаю их. Ага, заработало оружие! Бью по правому мотору «кондора» и перевожу трассу на пилотскую кабину.  Сверкают-рассыпаются   осколки плексигласа, дым, пламя... Горит непробиваемый! Вот пришло и ко мне оно, то самое главное, что боевые летчики видят во сне, чего ждут годами. В неудержимом восторге закручиваю первую победную «бочку». Я просто  взбеленился   от  радости,   я  готов  прыгать козлом, но в этот момент мой «ишачок» споткнулся. Его зверски затрясло. По крылу рядом с кабиной вспучилась обшивка, возле уха гнусно свистнуло, ветровой козырек исчез, как не было, и тут я  увидел,   по-моему, спиной увидел повисшего на моем хвосте «мессершмитта». Да  не просто повисшего, а расстреливающего меня! За ним несся  другой,   подстраховывал,   готовился  на добивание. Невольно сжимаюсь, вдавливаюсь в бронеспинку. В такие опасные мгновенья я подчинен особым законам, неведомым мне в других случаях: пока в голове протекают какие-то мыслительные процессы, руки и ноги сами делают то, что положено в подобной ситуации, делают автоматически.

«От твоего умения вести бой на виражах зависит, доведется ли тебе  воевать вообще...» - гласит старая заповедь пилотов.

«Месс»   впопыхах пропорол меня, но руля не задел. Из информационных бюллетеней мне известно; «ишак» на виражах перед «худым» не спасует, у немца  вираж больше   моего,  снизу   меня тоже не взять, я буквально стригу барашки облаков.

Нырнуть под нижнюю кромку? Нельзя, там они мигом сладят силок.

У меня глубоченный крен, градусов семьдесят, облака  подо   мной  кружатся, как шершавая граммофонная пластинка. Карусель явно затянулась; «мессера» стреляют,   но попасть из такого положения даже первостатейному снайперу слабо. А я с каждым кругом чувствую себя уверенней, хочется не просто отбиться, а  самому завалить противника. И вдруг словно кирпичом по голове: а твое горючее? Стрелка  указателя  почти   на  нуле, а внизу вражеская территория. Довоевался... Не мытьем, так катаньем, а принудили сунуть голову в петлю. Выхода нет  и  придумать ничего не придумаешь: я как в центрифуге - огромная длительная перегрузка вращения   вытянула  кровь   из головы и отшвырнула куда-то к пяткам. Я тупею, я плохо вижу немцев, не атакуют, должно быть, замышляют какую-то новую  пакость.

Надо   проверить.  Поспешно   вывожу  самолет из левого виража и без промедления кладу в правый. Мозги крутятся в другую сторону, но все же я вижу:  в  воздухе никого нет.

Кроме   меня, ни единого самолета. Обшариваю взглядом небо - «мессеров» как не бывало. Протираю рукавом куртки  очки,   забрызганные  маслом,   устанавливаю двигатель   па самый экономичный режим - лишь бы «палка» вертелась, буду беречь каждую каплю горючего. Странно закончилась  сегодня   знакомая  смертная  игра: «этот по уйдет, тот но догонит...» Лечу над облаками по струнке, главная цель: как можно дольше продержаться в воздухе. О возвращении на собственный аэродром и  не  думаю, дай бог линию фронта перетянуть, но... как говорят, «было масло, да изгасло». Мотор чихнул, как водится, раз-другой и заглох.  Винт,  застывший вертикально,   напоминает мне один из тех обелисков злосчастным пилотам, погибшим в далекие довоенные годы, на могилах которых воткнуты винты лопастью вверх точно так, как выглядит сейчас мой.