Короткая память

– Ну как же! У Дашки ведь никакого папы никогда не было, а у меня был! А теперь нет папы! Тоже нет, понимаешь? Как и у Дашки…

– А… Теперь поняла. Надо же, как у вас… По-взрослому все прям…

– А может, он к нам вернется, ба? Как думаешь? Ну что, что плохого мы ему сделали? Вот я… Что я ему плохо сделала, что?

– Ниночка, Ниночка… Ну что ты все от себя пляшешь, нельзя так… Ничего плохого ты папе не сделала, просто все так получилось, что… Что папа и мама…

– Да ты и сама не можешь ничего объяснить, бабушка. Ты бы лучше пошла к нему на работу да все и спросила бы. И рассказала, как маме плохо… Может, он тебе тогда поверит? Если мне не верит… Может, ему стыдно станет, а? И тогда он вернется? И скажи ему – пусть сам посмотрит на маму, какая она стала… И что мы все время врачей к ней вызываем… Сходи, бабушка, а? Он тебя послушает…

Ниночка будто задохнулась своей же скороговоркой, выдохнула и расплакалась, и повторила уже со слезным отчаянием:

– Сходи, бабушка, сходи! Ну пожалуйста!

– Ниночка, не плачь… Успокойся, милая, что ты… – кинулась она к ней испуганно. – Ладно, Ниночка, я схожу! Я прямо сейчас пойду, хочешь? Вот соберусь прямо сейчас и пойду!

– Правда? Ты не… Не обманешь?

– Нет, нет… Я и сама об этом думала, и сама хотела… Надо ведь и впрямь выяснить, что у него за намерения. Глаза в глаза выяснить, а не по телефону… Вдруг он квартиру делить будет? Отнять совсем не отнимет, права не имеет, но вдруг… Хотя вроде не должен, я думаю. Нет, он не такой… Он порядочный человек. Но все равно – про квартиру спросить надо…

Она и не заметила, как сердито глядит на нее Ниночка – даже плакать вдруг перестала. И очнулась, когда услышала ее возмущенный голос:

– Да при чем тут квартира, бабушка! Ты что! Я тебе о маме говорю, а ты – квартира! Ты ему про маму скажи, что ей плохо! Пусть ему стыдно станет!

– Хорошо, Ниночка, хорошо… Я поняла, Ниночка… Только ты не плачь так больше, ладно? Не пугай меня… Только ведь я не знаю, куда идти-то… Павел ведь говорил, они в новый офис переехали!

– А я знаю, где это. Мы с мамой там у него были. Это возле памятника героям, там еще фонтан недалеко… Большое такое стеклянное здание. А папин офис на седьмом этаже вроде. Или на восьмом… В общем, на лифте надо подниматься.

– А как его контора теперь называется? То есть офис… То есть фирма… Ты знаешь?

– Ой, а я не помню… А кстати, у мамы же такая бумажка маленькая в сумочке есть, я видела! Забыла, как она называется!

– Визитка?

– Да, точно! Визитка! Сейчас я тебе ее принесу! Я видела, мамина сумочка в прихожей лежит… Только ты маме ничего не рассказывай, ладно? Ну, что к папе пойдешь…

– Конечно, не стану рассказывать. Чего ее зря обнадеживать?

– А может, и не зря все, ба… Может, он тебя увидит, и ему стыдно станет… Ты, главное, ему сразу скажи, что если он не вернется, то мама скоро умрет!

– Да ну тебя, Ниночка… Типун тебе на язык!

– Чего сразу типун-то… Сама ты типун!

– Да это поговорка такая… То есть нельзя так говорить, это нехорошо!

– Ну ладно, пусть не умрет… Скажи, что мама болеет сильно… Пусть он испугается, пусть ему будет стыдно. Ведь должно же быть стыдно, если из-за тебя кто-то болеет? Ведь совесть есть у него, правда?

Ну что, что она могла на это ответить? Ничего и не могла. Слов подходящих не было, чтобы объяснить ребенку… Только вдруг поймала себя на мысли, что со стороны очень странно все это выглядит, наверное. Сидят старый да малый, рассуждают о совести и стыде… Хотя в данной ситуации это совсем неприемлемо. Развод, он и есть развод. Обычное, в общем, дело. Какая совесть, какой стыд? Но как все это ребенку объяснить – вот задача…

Так и промолчала, понурившись. Потом произнесла тихо:

– Давай, неси визитку… А я пока собираться буду.

– А знаешь, что еще ему скажи, ба? – задумчиво проговорила Ниночка, сузив глаза. – Скажи ему… Если не вернется, то я его больше знать не захочу. И эту его тетку… Ну, на которую он маму променял… Я всегда ее ненавидеть буду. И его тоже, и его! А вырасту – вообще убью… Пусть так и знает…

Так произнесла это «убью», что у Елены Михайловны даже горло перехватило. Уставилась на внучку во все глаза и шевелила губами, не в силах ни слова вымолвить. Ноги не удержали, плюхнулась на стул, переспросила сипло:

– Родного отца? Убьешь? Ты хоть понимаешь, что говоришь сейчас, дурочка? Да разве так можно, что ты?

– А ему можно, да? Ему можно? – запальчиво крикнула Ниночка, указывая пальцем в сторону спальни. – Ему так с мамой можно? Он разве ее не убивает, скажи?

И тут же заплакала навзрыд, развернулась, убежала. Было слышно, как она с шумом захлопнула дверь в свою комнату. Ей ничего не оставалось, как пойти за внучкой, приговаривая:

– Ну все, Ниночка, все… Не плачь, что ты… Ну сказала глупость, и забудем давай…

Толкнула дверь ее комнаты, вошла. Ниночка лежала ничком на тахте, худенькие плечики ходили ходуном в приступе плача. Подошла, села рядом, огладила ее по светлым волосам. Ниночка дернулась, повернула голову, проговорила сквозь всхлипывания сердито:

– Не надо, ба… Иди лучше к нему… Ну пожалуйста… Иди, ба! Не надо, я сама успокоюсь!