Короткая поездка домой

Спустя десять минут я стоял у дамской гардеробной и ждал девушек, вдруг вижу: из лифта выходят Джо и Джим. Причем Джо – ужасно бледный, глаза остекленевшие, по лбу течет кровь, белый шарф тоже в крови. А обе их шляпы, и его и Джима, – у Джима в руке.

– Он заехал Джо медным кастетом, – вполголоса объяснил Джим. – Джо даже отключился, на целую минуту. Скорее отправь коридорного за примочкой и лейкопластырем.

Мы припозднились, и в холле никого уже не было; снизу периодически доносились всплески джазовых мелодий, будто бы вихрь танца на миг отдувал в сторону тяжелые шторы, а потом они снова смыкались. Как только Эллен вышла из гардеробной, я сразу повел ее вниз. Проскользнув за спиной хозяев бала, встречавших гостей, мы вошли в полуосвещенную комнату с чахлыми пальмами, куда пары удалялись передохнуть. Мы сели, и я рассказал ей про Джо.

– Он сам виноват, – неожиданно заявила она. – Я же сказала ему, чтобы не вмешивался.

Ничего подобного! Ничего она ему не говорила, только тихонько цокнула языком – от нетерпения.

Я не выдержал и возмутился:

– Ты удираешь через черный ход, исчезаешь куда-то почти на целый час! А потом появляешься с каким-то неотесанным бандитом, который высмеивает Джо прямо в лицо.

– Неотесанным бандитом, – повторила она, словно пробуя на вкус, смакуя эти слова.

– А что, разве не так? Интересно, где ты ухитрилась его подцепить?

– В поезде, – ответила она и, похоже, сразу пожалела о своей откровенности. – Знаешь, Эдди, не лез бы ты не в свое дело. Видел же, что случилось с Джо?

У меня даже перехватило дыхание. Эллен, совсем рядышком, во всем блеске юной чистоты и свежести, такая беззащитная, хрупкая, прелестная, – и такое говорит...

– Это же разбойник, самый натуральный! – крикнул я. – Он может сделать с девушкой все что угодно. Он ударил Джо кастетом. Представляешь? Кастетом!

– А здорово ударил?

И так она это спросила, будто уже сто лет ждала от меня ответа, а я все чего-то мямлил. Зато теперь она смотрела прямо на меня, ей действительно было важно услышать, что я скажу; на один-единственный миг она пересилила свою отрешенность, но потом она снова отгородилась. Я говорю «отгородилась», потому что вскоре заметил, что как только заходила речь о ее дружке, веки Эллен слегка опускались, словно загораживая что-то – все загораживая, от моих глаз.

Наверное, я должен был что-то сказать, но так и не решился ее отчитать. Слишком неодолимо было очарование ее красоты и неотразимости этой красоты. Я даже начал изобретать для Эллен оправдания: возможно, тот человек совсем не такой, каким себя выставляет; возможно – что гораздо романтичнее – она с ним ради того, чтобы кого-то спасти. Когда я об этом подумал, в комнату отдыха начали забредать знакомые, пошли всякие расспросы, разговоры. Продолжать эту беседу мы больше не могли и поэтому вышли в зал и раскланялись с местными дуэньями. А потом мне пришлось отпустить ее в безбрежное и яркое море танцующих, и она самозабвенно закружилась среди столов, заваленных нарядными хлопушками и сувенирами, охваченная южной негой, со стоном исторгаемой медными глотками труб и саксофонов. Чуть погодя я увидел Джо, уже с полоской пластыря на лбу. Он сидел в уголке и так смотрел на Эллен, будто это она ударила его кастетом. Я не стал к нему подходить. И вообще мне было как-то муторно – что-то подобное я ощущал иногда после дневного сна, вдруг казалось, будто все стало совсем другим, и я проспал что-то очень-очень важное.

Вечеринка шла своим чередом: свистульки из картона, «живые картины», вспышки фотоаппаратов – для светской хроники в утренних газетах. Потом торжественное шествие парами на ужин, около двух часов организаторы вечеринки стали одеваться, всюду начали рыскать ищейки из полиции, вынюхивая, нет ли тут недозволенной выпивки[5], а остряки из газеты – высматривать скандальные сценки. Я же украдкой все время отыскивал глазами сияющую орхидею, приколотую к плечу Эллен: она мелькала то в одном конце зала, то в другом, похожая на плюмаж, венчавший головные уборы Стюартов[6]. Эта орхидея будила в моей душе нехорошие предчувствия, но вот наконец последние стайки сонных уже гостей потянулись к лифтам, а потом они, укутавшись до бровей в огромные шубы, стали потихоньку выбираться на улицу, ныряя в ясную и морозную миннесотскую ночь.

II