Короткая счастливая жизнь коричневого тапка

Время тянулось мучительно долго. Лабиринт стоял перед машиной в нервном ожидании, тревожный и не вполне уверенный, что предстанет его глазам, когда — наконец-то — можно будет открыть выходной отсек. Он возложил на себя высокую и трагическую задачу навечно сохранить музыку великих композиторов. Ждет ли его награда? И какая? Что он сейчас увидит? В какой форме явится итог всех его стараний?

Вопросов было много, и ни один из них не имел — пока что — ответа. Погруженный в раздумья, Лабиринт не сразу заметил, что на панели машины вспыхнула красная лампочка. Процесс завершился, первая трансформация состоялась. Он открыл дверцу.

— Боже! — сказал Лабиринт. — Это до крайности странно.

Наружу вышла не зверюшка, но птица. Моцартова птица была просто загляденье: миниатюрная и изящная, с ярким, как у павлина, хохолком. Она немного побегала по комнате, а затем вернулась к Лабиринту, дружелюбно поглядывая на него круглыми любопытными глазами. Дрожа от волнения, Лабиринт нагнулся и протянул руку. Моцартова птица подошла еще ближе, а затем вдруг вспорхнула.

— Поразительно, — пробормотал Лабиринт.

Он принялся ласково, терпеливо уговаривать птицу, и в конце концов та к нему вернулась. Лабиринт долго гладил ее, размышляя, какими же окажутся остальные? Ответа у него не было, даже предположительного. Он осторожно поднял Моцартову птицу с пола и поместил ее в ящик.

Еще большее удивление ждало его назавтра, когда появился бетховенский жук, суровый и величественный. Именно этого жука и видел я чуть раньше, когда он сосредоточенно и отрешенно карабкался по красному одеялу, преследуя какие-то свои, непонятные нам цели.

Следующей была Шубертова овечка. Она действительно очень походила на молодую овцу, все время бегала, дурачилась и любила, чтобы с ней играли. На этот раз Лабиринт сел и тяжело задумался.

«Так какие же характеристики обеспечивают выживание? Неужели яркий, пышный хохолок лучше когтей, лучше острых зубов?» Лабиринт был в полном недоумении. Он ожидал получить полки сильных, крепких кротообразных существ, оснащенных когтями и клыками, защищенных прочной чешуей, умеющих грызть и царапать, готовых рыть и сражаться. «То ли получается, что надо? Но с другой стороны — кто может сказать, что хорошо для выживания? Динозавры были прекрасно вооружены, и где они теперь? Как бы там ни было, машина построена, идти на попятную поздно».

И Лабиринт пошел вперед, он скармливал сохраняющей машине музыку одного композитора за другим, и вскоре лес за его домом уже кишел ползающими и бегающими существами, по ночам оттуда непрестанно доносились крики и какой-то треск. Среди этих существ встречались и очень странные, чей вид не лез буквально ни в какие ворота. Брамсовское насекомое имело уйму тонких, торчащих во все стороны лапок и походило на громадную тарелкообразную сороконожку. Приземистое и плоское, оно было сплошь покрыто густым коротким мехом. Брамсовское насекомое любило одиночество, оно пугливо сторонилось всех других существ, а особенно — вагнеровского зверя, который появился чуть раньше.

Этот крупный, сплошь усеянный яркими разноцветными пятнами зверь отличался крайне несдержанным характером, и если даже сам Лабиринт относился к нему с некоторой опаской, что уж там говорить о Баховых букашках, шаровидных существах, целая стая которых, больших и маленьких, получилась из «Сорока восьми прелюдий и фуг». А еще была стравинская птица, словно сцепленная из самых неожиданных кусков и фрагментов, и многие, многие другие.

Выпущенные на свободу, они поселились в лесу и теперь прыгали там и ползали, катались и летали по собственному своему разумению. А Лабиринта все больше и больше охватывало тягостное ощущение неудачи. Каждое новое существо становилось для него новым источником недоумения, он снова и снова убеждался в непредсказуемости результатов трансформации. Этот процесс подчинялся никак не ему, но некоему властному, невидимому закону, и это очень его тревожило, Существа формировались некоей глубинной, безликой силой, силой, ни увидеть которую, ни понять Лабиринт не мог. И он не просто тревожился, он боялся.

Лабиринт смолк. Я немного подождал, однако продолжения не последовало. Я повернулся и взглянул на старика; в его глазах стояла какая-то странная мольба.

— Это практически все, что я знаю, — сказал он. — Я давно уже туда не ходил, в этот лес. Я боюсь, попросту боюсь. Я знаю, что там что-то происходит, однако…

— А почему бы нам не сходить туда вместе?

— Так, значит, вы не против? — облегченно улыбнулся Лабиринт. — Я очень надеялся, что вы сделаете такое предложение. Эта история начинает меня угнетать. — Он откинул одеяло и встал, отряхивая с коленей соринки. — Ну так что же, идем, пока не стемнело.

Мы обогнули дом, вышли на узкую тропинку и углубились в лес. Нас окружали дикие, беспорядочные, совершенно неухоженные заросли, буйная, непролазная масса зелени. Доктор Лабиринт шел впереди, отодвигая преграждавшие нам путь ветки, нагибаясь и протискиваясь там, где это не удавалось.

— Да тут у вас настоящие джунгли, — заметил я.