Короткие интервью с подонками

«Взрослый мир» – в котором одну сторону занимали средства для женатых и три – фильмы рейтинга Х, а еще там был темный коридорчик, ведущий куда-то назад, и монитор, проигрывающий откровенную сцену рейтинга Х прямо над кассой, – ужасно вонял, и запах не напоминал жене ничего из ее жизненного опыта. Позже она завернула Дилдо в несколько целлофановых пакетов и положила в мусор прямо в ночь перед вывозом мусора. Единственный значительный момент, который, как ей казалось, она узнала из изучения кассеты, – мужчины часто смотрели на женщин, когда те брали их в рот, и видели, как их штучка входит и выходит изо рта женщины. Она была уверена, что это вполне объясняет напряжение мышц живота у мужа, когда она брала его в рот – наверное, он слегка приподнимался, чтобы посмотреть, – и размышляла, не слишком ли у нее длинные волосы, видел ли он, как его штучка входит и выходит из ее рта во время орального секса, и не стоит ли постричься короче. Она почувствовала облегчение, что не тревожится из-за своей привлекательности и сексуальности по сравнению с актрисами на кассете с рейтингом Х: у этих женщин были гадкие пропорции и очевидные имплантаты (в придачу к их собственным легким асимметриям, заметила она), плюс покрашенные, обесцвеченные и поврежденные волосы, которые совсем не казались касабельными или гладибельными. Самое примечательное: взгляд у женщин был пустой и тяжелый – сразу понятно, что они не испытывают интимной близости или удовольствия и не заботятся, получают ли удовольствие их партнеры.

Иногда ночью муж поднимался и шел в главную ванную, а потом в мастерскую в гараже и пытался расслабиться час-другой при помощи хобби – полировки мебели.

«Взрослый мир» находился совсем на другом конце города, в дешевом районе фастфуда и автодилеров, у автострады; каждый раз, торопясь выехать с парковки, молодая жена не видела знакомых машин. Муж объяснил перед свадьбой, что спит в чистых трусах и футболке с самого детства – ему просто неудобно спать голым. Ей постоянно снились одинаковые дурные сны, и муж обнимал ее и успокаивал, пока она не засыпала вновь. Ставки в Игре с иностранной валютой высоки, и его кабинет на первом этаже дома всегда запирался на ключ, когда его там не было. Она начала подумывать о психотерапии.

Фактически бессонница была связана не с тем, что трудно заснуть, но с ранним и необратимым пробуждением, объяснял он.

Ни разу за первые три с половиной года их брака вместе она не спросила мужа, почему его штучке больно или неудобно, или что ей нужно делать по-другому, или в чем причина. Заговорить об этом казалось просто невозможным. (Позже, когда она станет совсем другим человеком, воспоминание об этом парализующем чувстве ее поразит.) Во сне муж иногда казался ей ребенком, спящим на боку, уютно свернувшись, с кулаком у лица, таким раскрасневшимся и сосредоточенным, что оно казалось почти злым. Молодая жена садилась рядом с постелью под легким углом к мужу, чтобы слабый свет плинтуса-ночника падал ему на лицо, и смотрела на него, и тревожилась, почему же она так иррационально не может просто задать ему вопрос. Она не представляла, почему он ее терпел и что в ней нашел. Она его очень сильно любила.

На вечер их третьей годовщины молодая жена упала в обморок в том самом особом ресторане, куда он отвел ее отпраздновать. Только что она пыталась проглотить шербет и глядела на мужа из-за пламени свечи, и вот уже смотрела на него снизу вверх, а он стоял на коленях и спрашивал, что случилось, с расплющенным и искаженным лицом, как отражение в ложке. Ей было страшно и стыдно. Дурные сны были отрывочными, они нервировали и, по-видимому, всегда касались либо мужа, либо его машины, но почему – она понять не могла. Она ни разу не проверила баланс на карточке «Открытие». Ей ни разу не пришло в голову поинтересоваться, почему муж обязательно ходил в магазин один и вечером; ей только было стыдно, как его великодушие подчеркивало ее иррациональный эгоизм. Когда она позже (намного позже стимулирующего сна, звонка, секретной встречи, вопроса, слез и эпифании у окна) рефлексировала по поводу растущего эгоцентризма своей наивности тех лет, жена всегда чувствовала смесь презрения и сострадания к тому ребенку, каким тогда была. Ее никогда нельзя было назвать глупой. Оба раза во «Взрослом мире» она платила наличными. Кредитные карточки оформлялись на имя мужа.

Вот как она сформулировала, что с ней что-то не так: или с ней действительно что-то не так, или что-то не так с ее иррациональной тревогой из-за того, что с ней что-то не так. Эта логика казалась безукоризненной. По ночам она лежала в постели и рассматривала этот вывод, поворачивала то так, то этак и наблюдала, как он отражается сам в себе, словно чистый бриллиант.