Короткие истории долгого полугода

Когда не знаешь, что почитать, и разом вся современная литература кажется сборником нытья о неудавшейся жизни или исповедью проститутки, у меня есть рецепт, есть совет. Выход в таком случае – Джулиан Барнс. Как я понимаю из предисловий, анонсов его книг, выложенных какими-то специальными людьми на платных сервисах-библиотеках и контр-ц контр-в оттуда на все остальные сервисы на свете, Барнс представляется обществу как талант играющий со словом, истинный литератор, вращающий слова необыкновенным образом. Автор элитен и высок, мастер от филологии, владеющий текстом столь виртуозно, что способен передать написанным испытанные другим человеком эмоции, полутона размышлений, полуошибки молодости, недомолвки в беседе с попугаем. Барнс велик, Барнс есть недостижимая высота потолка сталинских высоток, только в этом случае скорее викторианских. Образчик английской литературы. Прочитав его достаточно, я вижу, что те, кто пишет подобные вступления, Барнса не читали либо не дочитывали. Я был покорён его «10 ½» главами, прочитал их в оригинале и только после именно оригинального текста понял насколько автор крут и самостоятелен. С тех читаю его на русском, но всё же помню каждый раз, что держу в руках пересказ, упрощение, грех переводчика, что говорит мне, мол, да вот, просто проза. Язык автора теряется при переводе. Как на английском Достоевский становится великим и читабельным, затягивающим как героин, в отличии от русской версии, так Барнс в переводе становится просто прозаиком, его сахар растворяется в тёплой воде синонимов. Истории Дж. Барнса занимающие объёмные слитки бумаги можно пересказать в нескольких предложениях собеседнику и тут же согласиться с ним, что ничего особенного в сюжете нет. Делать такого не стоит, а стоит делать вот что. Нужно читать Барнса, когда устал от простого пересказа 90-х, 2000-х, кризисов, войн, врачебных обходов, убийств и всего что оккупировало нынешнюю литературу. Читать Барнса чтобы увидеть, как можно пересказывать свои мысли, красть у него богатство языка, сомнения и озарения, описания смущения и вспышек прошлого. Однако без толстовской морали, достоевского покаяния и чеховского мизантропства. Я прочитал новую книгу «Одна история». Пересказывать, сюжет краток и не нов. Я просто страница за страницей следил как умный человек пишет о людях, их грехах и мечтах. Как юноша совершает дела в 19 лет и затем возвращается к их анализу, стыду или просто как к куску памяти в 25, 30, 40 и дальше… Как он признаёт сначала порочность чего-либо, затем свою ответственность, после свою защитную позицию, в конце свою пустоту. Чему учит молодость старика. Как прожитая жизнь оказывается потушена делами наглой юности. Как ответственность губит жизнь. Все мы живём эту жизнь после дел юности. Учимся не говорить, чтобы было бы если я поступил иначе, это бессмысленно. Более того, учит Сапольски, ты, я не поступили бы иначе. Мы поступили бы точно также дай нам время второй шанс. Мне хочется также овладеть словами, как Барнс, для того чтобы рассказать простые вещи высоким стилем, по верхней границе понимания читателя. Отсечь своим слогом тех, кому и книги-то читать не нужно, исключить, отобрать книгу у корыстного читателя, кому нужно только поставить галочку, только занести книгу в список. Писать так, как будто это будут читать. Как будто это кому-то нужно. Напоминает тезис о том, что нужно танцевать так, как будто никто не видит, а петь, как будто никто не слушает. Только всё получилось наоборот. Наоборотная модель текстования. Как будто это станут читать… Мысль уплыла. Закончилась. Что-то остановило мой поток желаний писать Барнса, читать Барнса, пересказывать Барнса, что-то в эту секунду поломалось и покатилось к затылку. Вспышками приходят новые слова, всё съезжает на пересказ того, что видел и как это перекрещивается с мной. С дивана меня уносит в дверь. Вместо книги в руках ноутбук. Вот я уже сижу в такси по пути в Шереметьево, мы минуем по МКАД серый район из ничего не значащих бетонных стен, даже деревья там серые, как если бы береза поженилась с тополем и у них родились некрасивые дети. На самой немыслимо бессмысленной стене без окон написано слово-граффити «ЗАЧЕМ». Стена более трёх этажей в высоту, как мне кажется с трассы, выкрашена в гудроновый цвет, а по всей ней, на всю высь мегабуквы серого цвета. Зачем? Столько труда вложено в граффити и труд этот такой убогий и примитивный. Залить полмира чёрной краской, а затем огромно, по маяковски, начертать «зачем». Чтобы тысячи машин ежечасно видели это, чтобы пассажиры вроде меня приняли решение не лететь куда-то, опомнились. Но МКАД движется под колёсами, как пластинка под иглой. Секунда и все забыли про серый куб со словом. Но искусство оно такое, проехали, забыли, да осадок остался. Грубость и серость. В книгах Барнса таких плоскостей нет, там литература одного слова не живёт, есть поток, морской узел слов, пересказать осадок которых не получится, повторить не выйдет. Это вам не рисовать на скале «зачем». И не к чему тут использовать «шифт». Скромнее однословный литератор, серое «зачем» это не бумажный слиток Барнса.