Короткие истории. Тексты (СИ)

Друзья Андрея спросили: «Андрей, что это за типы там с тобою плавали?» — «А это… Это — вот такие мужики, — Андрей поднял вверх большой палец, и добавил, — с завода».

(Ирландские трюфели)

У Ирины жил декоративный белый кролик, и он все время гадил такими коричневыми травяными кругляшками. Они так везде и валялись у нее по комнате: на полу, на диване, на креслах. Хорошо, что эти кругляшки, в общем, не воняли, так как кролика Ирина кормила специальным кормом и травой.

Когда случилось так, что Федору надо было закусить выпитую только что водку, то мы ему предложили эти кругляшки, сказав, что это — отличная закуска — ирландские трюфели. Федя никогда не видел ирландских трюфелей, и поэтому, схватив несколько кругляшков, съел, и сказал что это лучшие ирландские трюфели с отличным вкусом; лучшие, которые он когда-либо пробовал. Мишка Большой видя то, как Федор их ест, сказал:

— «Дайте-ка и мне попробовать».

Ему дали.

Мишка сказал, что да, замечательные трюфеля.

(Звонок с Ближнего Востока)

Андрей был дома. Шел из кухни в свою комнату. В коридоре зазвонил телефон. Андрей сначала решил не брать трубку и пройти мимо. Но взял. Звонил неизвестный мужской голос. Говорил голос нараспев, как это принято в странах ближнего востока. Наверное, на станции соединили неправильно.

— Алло? — сказал Андрей. В ответ он услышал нараспев:

— «Аллах алла хала мала хала Аллах…»

— Может из Афганистана какой-то мулла, — подумал Андрей. — Может какой-то террорист из Пакистана звонит?

Голос в телефоне, такое впечатление, будто бы не хотел слышать собеседника, он пел в трубку своё «Халла алла хала маллах…» Андрей, подумав, решил не класть трубку, а положил ее рядом с телефоном. Голос по-прежнему пел. Андрей поехал гулять в центр, приехав, лег спать. Утром он вспомнил про оставленную трубку. Он подошел к телефону, приложил трубку к уху, где все еще пел голос неизвестного.

— Алла халла Аллах хала маллах хала.

Тут уже Андрей не выдержал и повесил трубку.

(В биотуалетах)

Федор с Нафаней бухали на лавочке. Возле лавочек стояло два синих биотуалета. Выпив приличное количество синьки, Федор с Нафаней захотели посетить эти туалеты. Когда они зашли в них, подъехал кран, и рабочие погрузили синие кабинки в прицеп, обвязав их лентой, чтоб по дороге туалеты не упали и не съехали вниз. Нафаня и Федор этого не заметили, так как находились внутри.

— Ну что, еще Нафань возьмем? Или остановимся? — сказал Федор из одной синей кабинки.

— Еще возьмем, — спокойно и решительно ответил Нафаня из другой синей кабинки… — Это, я что-то выйти не могу, сын. Заклинило что ль…

— А ты посильней дергай, — сказал Федор, — сейчас я выйду, и помогу тебе…

Кран с прицепом выехал в этот момент на перекресток по улице Ленина, встав на светофоре.

(Шляпка)

— А вот шляпку-то вернуть придется.

— «Какую такую…» — тихо проблеяла девица и осеклась, когда Селиверстов сгреб её выжженную перекисью шевелюру в свой огромный пролетарский кулак. — «Ииииии!» — запищала она и выжидающе сощурилась на него. — «Мне ее подарили». Селиверстов тоже сощурил один глаз: то ли и впрямь поверил, то ли прикидывал, как теперь эту шляпу экспроприировать.

— «Ну, хорошо, — сказал мужик, — допустим, подарили тебе ее это, или дали — суть дела не меняет» — «Я вам не эта! Я сейчас! Да я милицию вызову!» — захлебываясь от страха и негодования заголосила потерпевшая, выпучив накрашенные синевой глаза для острастки.

— «Ой-ой-ой, милицию она вызовет! Напугала! Да я, если хочешь знать, сам милиция! — сказал мужик, и щелкнул ее прокуренным пальцем по носу. — Тютя!»

Мощный кулак удерживал девицу, а худые бледные ноги её семенили на месте, не зная куда податься, точно растерянные слепые щенки.

— В общем, так, — отдаешь мне шляпку, — и я тебя отпускаю! И если никому не скажешь еще про одно «но».

— Что ещё за «но» такое? — оживилась она, в упор уставившись на Селиверстова и в то же время пытаясь засунуть злополучную шляпку в ридикюль.

Селиверстов осклабился:

— «Ну, пойдем вон туда, в комнату…»

Услышав про комнату, девица заметно пожухла; судя по озадаченному виду, нумера ей изрядно поднадоели. — «Может черт с этой шляпкой, — подумала она» — «Все равно ведь в сумку не лезет, зараза».

— Подавись! — властно и неожиданно громко рявкнула вдруг бабень, — и кинула шляпку. Селиверстов не ожидал такого поворота событий, и поэтому кинулся хватать одной рукой падающую к окну шляпу, норовящую улететь за карниз, а другой рукой пытался удержать в руках добычу.

Девица издала вопль раненой лани и рванула что есть сил. В пролетарском кулаке Селиверстова остался кудрявый блондинистый шиньон.

Ошарашенный экспроприатор уставился на шиньон, точно желая удостовериться, что он не начнет лаять. Затем он несколько раз моргнул и плюнул вслед удаляющемуся стуку каблуков, подобрал шляпу, повертел её.

Лицо Селиверстова озарилось догадкой, — он прицепил к шляпке шиньон, удовлетворенно проговорив: «Была рубь, а теперь рубь двадцать». И зашагал в другую сторону.

(«Ой, извините…»)