Короткие истории. Тексты (СИ)

Танюшка была как всегда молчалива, и улыбчива. Мы, с ней стали иногда близко общаться после этой встречи с Женькой. Виделись на улице, возле дома, переписывались по Интернету. Жаль, очень недолго, — страдая пороком сердца, — Танечка умерла осенью прошлого года. Внезапно. Мы не общались с Женькой на эту тему, по поводу ухода из жизни нашей подруги. Танечка была вечным чистым ребенком нашего дома. Такой и останется навсегда в моей лично памяти.

А нас с Женькой, взрослые назвали «жених и невеста». Давно это было. Чуть ли не в прошлой жизни.

Очень запомнилось, как мы сидим на бетонном коллекторе, летом, вдвоем. А точнее, — сидим на бетонной крышке, которая ведет вниз коллектора. Мы все тогда сидели на крышках бетонных коллекторов. Все наше поколение детей. Нам, может, лет по 14-ть. Вернее, мне 14-ть, а ей, Женьке, — 11-ть. И тогда, о чем-то говоря, я помню, как впервые, может, осознанно — мы посмотрели друг на друга с какой-то родственной любовью. И уже тогда в голове пронеслось: «Детства больше никогда не будет. И вот этого момента тоже. Я буду по-другому мыслить, ходить, чувствовать. Ход времени поменяет такт».

ЭТО БЫЛО ДАВНО — ЭТО БЫЛО НЕДАВНО

(КОНЕЦ 80-х — НАЧАЛО 90-х)

1.

О конце 80-х — начале 90-х я лично помню мало, — в основном все по рассказам родителей, родственников, старших знакомых, сторонних людей. Но что-то отложилось отрывками в моей памяти. И пускай, что было мне совсем мало-премало лет, но детская память она отличается странной избирательностью. Иногда мне удивляются, спрашивают, откуда я помню тот или иной случай, тот или иной факт, ссылаясь на мой малый возраст в то время. Я и сам не знаю откуда. Просто отложилось в голове, записалось на подкорку головного мозга зачем-то, для чего-то. Может уже тогда меня высшие силы предопределили в писательство и сочинительство.

Жили мы с родителями на Нижнем поселке Тракторного района в подселении. Определили там им место жительства условия того времени. Жили мы в четырехэтажном доме на втором этаже. Дома были построены пленными немцами. Уже в конце 80-х они выглядели шатко. Местами облупленные, желто-серая «шуба-побелка» ссыпалась на тротуар, обнажив красные кирпичи и замазку, — попытку подремонтировать. Одну небольшую комнату занимали мы, другую, поменьше — старая соседка; самую большую комнату — семья, состоящая из четырех человек. В последствие они переедут. Останемся мы с родителями и бабуля из соседней комнаты. Позже переедем и мы — отцу от завода дадут квартиру в новом микрорайоне на окраине (на тот момент) Дзержинского района. В этой квартире я сейчас и сижу, пишу эти строки. Микрорайон мой давно не является окраиной Дзержинского района — он заметно разросся с годами, обрел, как говорят сейчас инфраструктуру. До центра города можно доехать за двадцать-двадцать пять минут. Согласитесь, это быстро.

Но пойдем по порядку.

Несмотря на три комнаты, кухню, туалет и комнату для душа (заметьте, именно комната для душа, а никак не ванная!) квартира была малогабаритной. Понятия не имею насчет квадратных метров, но маленькая. Зато потолки были действительно высокими.

Кухня была общая, у каждой семьи — свой стол, свой холодильник. Один из таких древних столов стоит сейчас в нашем дачном деревянном домике.

Дверь в душевую комнату вела прямо из кухни. Душевая мне запомнилось вот чем: там было как в какой-то камере: всегда сыро, голые деревяшки — подставки для ног на каменном полу, струйка душа под потолком из сероватого краника, большое корыто — стирать белье. В стене, напротив душа — мутноватое оконце. Душ был общим. Один, считай, на восемь человек.

Когда стирали, в воду добавляли синьку, чтоб белье подсинивалось. Зачем это было нужно мне до сих пор непонятно. Синька имела такой особый острый ни с чем не сравнимый химический запах, особенно когда белье висело и сохло на балконе.

В комнате нашей был балкон. Отец его выкрасил зеленой краской весь снаружи. Балкон потом так и остался зеленым, даже после того как мы уехали, и вселились новые люди, они не стали его перекрашивать. Говорят, до сих пор вроде зеленый.

На балкон к нам залазили с улицы крысы. Мы на них ставили крысоловки. Иногда они попадались. А я, увидев пойманную добычу, кричал, картавя: «Клысса! Клысса!»

Я не испытывал ненависти к зверькам, равно как и любви, просто было интересно. Бояться я их тоже не боялся, хотя рос ребенком очень сентиментальным и порою очень впечатлительным.

У стены у нас стоял диван, напротив — кресло-кровать, купленная в мебельном. На ней спал я. У входа в комнату стоял шкаф. В углу, у балкона на тумбочке располагался черно-белый телевизор. Цветной появится у нас только в 1990-м году.

Отдельно и ярко вспоминаются детские мои книжки: «Крот в городе» где-то до сих пор лежит дома, и другие. Книжки цветные — были целым миром. Много их было, но названий я не помню. Помню только картинки, неясно всплывающие иногда в голове, но они мне уже ни о чем не говорят, лишь дарят чувство чего-то утраченного, какого-то знания и ощущения: вот знал что-то, знал, и забыл; или перестал понимать суть их.