Сейчас я сижу в своем кабинете. У меня есть Интернет, который вырубает бухгалтерия в пятом часу, есть кое-как соображающий ноутбук, стулья черные, советский древний сейф, втиснутый непонятно каким образом в шкаф, открывающийся без ключа, одним поворотом рукоятки, много чего есть. Только кому оно все надо? — напрашивается старый как мир вопрос. Скажите — мне надо. Нет, не угадали, мне не надо. Зачем мне столько рухляди. Половина всего, как положено, не работает. Вот люстра лежит в шкафу, так ее и списать нельзя. Тот же завхоз говорит, пусть, мол, лежит. А списывать — нет, не будем. Анекдот, одним словом. При чем, я персонаж этого анекдота. Стал им. Здесь почти все анекдот, и куча глупости имеется».
Вот, Валерий Валентиныч только что выдал на завтраке учащемуся: «Я тебе покажу Варфоломеевскую ночь! Как вечера на хуторе близ Диканьки, читал? Как там черт верхом ездил!»
Набор слов? Глупость?! То-то же…
У наших учащихся у многих сами за себя говорящие фамилии, кстати: тот же Варфоломеев. Да-да. Без шуток. Есть такой. Божеволов. — Ну, это что-то библейское… Толстов. — Маленький такой худенький пацан. Спортсмен. Совсем не толстый.
Пребывая здесь, я написал уже много стихотворений, когда у меня было вдруг свободное время, да и когда не было — я писал.
Окна мои выходят на внешний двор. Поле, используемое, если так можно выразиться, под футбол; сетка забора, весьма самопальной работы, — и дальше — спуск вниз, к воде. Видно как плещется.
Остров Голодный. Он же Сарпинский. Во всем этом есть какая-то идиллия.
Я так же сидел на дежурстве, смотрел в окно зимой на сугробы и лед, покрывающий тот берег, так же смотрел летом прошлым, осенью, уже этой зимой, и так же делаю это весной, сейчас. Идиллия. Идиллия. Непоколебимость бытия переходящего в небытие где-то здесь. Это можно видеть в чем угодно, ведь так? Я увидел — в этом незамысловатом «пейзажике».
10.
За что не стоит любить так называемых «совков», так это за их двуличность, что ли. За прижимистость. Тихушность. Какую-то тихую боязливость постоянную, мол, как бы «кто б чего не подумал», или, «кто б не сказал чего», «не сделал бы, не дай бог», — такое читается по ним. В таком режиме их мысли вращаются в их лысеющих головах.
Ну, не буду всех сюда относить, уговорили, ладно. А то сейчас вы начнете: а как же наши родители? Да ты охуел, Лёнчик. И так далее…
И вот зачем я это написал, сейчас объясню.
Я вошел в кабинет, запыхавшись (бежал по лестнице). Они втроем сидели за столом. Естественно, бухло они спрятали.
В воздухе витал этот приличный спиртовой запах.
«От кого они шифруются, только?», — подумал я, — «совки, они и есть совки…»
От меня они шифровались, понятное дело.
Сидел бывший замполит (хотя и верно говорят, что их бывших не бывает), их во времена Союза Социалистических наплодили в достаточном количестве, — редких поборников пидорской нравственности… Еще завхоз там был, и бывший замдиректора этого чудного местечка. Впрочем, про последнего сказать плохого не могу.
Завхоз… Ну, тут даже слов матерных мне не подобрать. Завхоз. И точка. Снега зимой не даст. Русский жлобарь.
Невинно сказали мне:
— Чаю будешь?
— Давайте, — равнодушно ответил я.
Ну, дальше они пиздели про то, какие они молодцы, что женились рано, выслужились вовремя, и т. д.
Мне было противно все это слушать, естественно.
Я все думал: нахуя вы бухло спрятали? Типа вы не пьющие? Пороки в других ищите? Во мне вот сейчас будете искать, и как бы невзначай их на поверхность доставать. Ну, валяйте…
— У меня вот уже в 21 год ребенок был, жена, все как полагается…, - говорил зампол. — А сейчас, что-то непонятное у вас…
У «Вас», — это очевидно и понятно — он меня имеет в виду.
Я ж у них как типа подчиненный был, и вот они меня решили поучить и пожурить слегка. Заодно самоутвердиться. Типа — они пожилые и умные, а я молодой и глупый.
Сидят, а глазки у всех по-поросячьи поблескивают.
Бухло припрятали. Сидят так боязливенько, умничают. Это у них привычка такая — свое честное лицо прикрыть.
А знали бы вы, как им покоя не давала моя диссертация! Никак не могли смириться с тем, что я кандидат наук! Все время из них желчь так и текла…
В МАЕ МЕСЯЦЕ
Раньше лесопосадка подступала чуть ли не к дому. Сейчас от нее все меньше и меньше остается; тает «зеленка». Зато растут новостройки. Как когда-то наши дома были новостройками, так и эти перестанут ими быть лет через 10-ть — 15-ть.
Была точно такая же весна. Фуражка лежала на столе. Он бросил ее небрежным движением, и как бы попрощался со всем прошлым своим.
Ветка сирени, военная фуражка со звездой, — все это смотрелось, помню так, как если бы человеку довелось многое пройти. Он прошел, — это чувствовалось. И до него тоже многие прошли. Но это было еще раньше. Я тогда мало что помнил.
Большое значение уделялось предметам: кассеты, папиросы, зажигалки, брелки — сейчас все это уже забыто. И нет такого смысла в этом. Однако по-прежнему доносит те самые моменты, когда эти предметы вдруг находятся.
Некоторые моменты кажутся неизменными, вечными.