Короткие слова – великие лекарства

Первая пациентка. Первая встреча с телом и душой неприятного человека. К счастью, не все они неприятные. Но такое начало стало для меня хорошим уроком смирения. Я учился своей специальности в университете, а там пациенты существовали лишь виртуально – в виде историй, снятых на кинопленку или коротко записанных на листке. Пациенты без тела. Пациенты без идиотских ответов на ваши вопросы, без плохого характера, без неприятного дыхания.

– Тогда скажите мне все.

Я выбрал эту фразу, думая, что она позволит установить чуть более конструктивные отношения с пациенткой.

– Сказать вам все? Вы так не думаете. Кто говорит все? Кто может все сказать?

Нужно было искать другой путь к конструктивности. Мое «скажите мне все» и в самом деле достойно беседы встревоженных протечкой соседей на лестничной площадке.

– Я сожалею о своей неловкости. Но вы пришли ко мне с конкретной целью или просто, чтобы делать мне замечания по поводу моей речи? Я библиотерапевт, это написано на входной двери и внизу дома. Вы ищете именно библиотерапевта?

– Не сердитесь. Да, я пришла к вам по поводу библиотерапии. У меня есть… скажем так, некоторые причины для озабоченности.

– Скажите мне все.

Пациентов нельзя раздражать, но в данном случае повторение той самой фразы, которая была отвергнута две минуты назад, давало мне возможность утвердиться в положении главного. Терапевт никогда не должен допускать, чтобы пациент командовал им. Это внушают всем терапевтам. Вот только в действительности, в тишине консультаций пациент иногда «съедает» врача. Борьба зверей.

Через три дня после моей беседы с блогершей она выложила интервью в Сеть и написала к нему введение о том, что пациенты боятся моей внешности.

Я действительно не помню ничего позитивного о детстве, но два человека тогда много значили для меня – наша уборщица (к разговору о ней я вернусь позже) и моя бабушка. Я любил бабушку вечной и нерушимой любовью, невероятной и почти нечеловеческой, потому что ее причиной не была физическая привлекательность. Бабушка была некрасива, даже уродлива. Это тяжело сказать и так же тяжело написать. Литература часто распространяет по миру образы ласковых дедушек и бабушек, которых мудрость делает красивыми. Моя бабушка не соответствовала этому стандарту. Дети, с которыми мы сталкивались на улице, пугались ее. Взрослые иногда тоже пугались. Она, как питбуль в наморднике, не внушала доверия. А я любил ее «вопреки очевидности» (эти слова были бы хорошим заголовком для женского любовного романа). Она никогда не смотрела на меня глазами полными сомнений. Говоря проще, как ученик я ее не интересовал. Я был Алексом – и только. По этой причине я думаю, что проницательность не измеряется числом дипломов. Моя бабушка никогда не ходила в школу. Школа находилась в десяти километрах от деревни в Чехословакии, где она жила. Причина убедительная.

Мой отец не дал себе труда научить меня своему родному языку, и я не знаю ни слова по-чешски. Кроме, разумеется, основных – «здравствуйте», «спасибо», «да» и так далее, каждое из которых звучало прекрасным обещанием, когда мы приезжали к бабушке. Когда я исчерпывал свой словарный запас, мне оставалось только молчание. И еще – взгляд моей бабушки, ласковый взгляд посреди уродства.

Я так никогда и не смог поговорить с ней наедине. Иногда отец играл роль переводчика. Но в таких случаях я говорил только банальные вещи – о школе, о жизни во Франции. Ничего по-настоящему серьезного. Ее голос звучит в моей голове. Я хотел бы поговорить с ней о книгах, которые читал запоем – о «Рыжике», «Пятнице», Анне Франк и о Кундере тоже.

Кундера – слава чешского народа; бабушка два или три раза видела его по телевизору. Резкие черты лица. Обаяние гения, смешение красоты и страха. Она не знала имени Кундеры, но и он не знал ее имени. Они вполне могли жить друг без друга.

Начало его романа «Шутка». Я бы, несомненно, прочитал ей этот текст. Пути Людвика, наказанного за то, что он пошутил. И она бы попросила меня достать ей экземпляр этого романа. Я пошел бы вместе с мамой в ближайший книжный магазин. Мы, неспособные говорить по-чешски, сделали бы вид, что знаем этот язык – стали бы искать букву «К» на пыльных полках. (В моем воображении полки книжных магазинов всегда пыльные, потому что покупателей становится все меньше).

Кавабата. Кафка. Нет, не то. Мы приближаемся к цели: Киплинг. Корчак. Кундера.

Кундера – чешская фамилия. Кундера всегда пишется «Кундера». В конце концов мы бы нашли четыре или пять романов. Как определить, какой из них «Шутка»? По короткому заголовку, который сразу бы позволил отвергнуть остальные.

Ей бы книга понравилась, это точно. Грустные истории Кундеры. Печальные, как ее страна, где солнце как будто уходило в отпуск, как только мы пересекали границу. «Они едут, я ухожу». Почему оно никогда не оставалось хотя бы ненадолго?