Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

Остаток ночи Павел шел широким, легким и вольным шагом. А когда совсем рассвело и густым заревом полыхнул восток, он добрался наконец до реки. Широкая, могучая, она несла в себе радостную неудержимую силу. Розовое небо опрокинулось в ней возле далекого берега, и разгуливавшийся, набиравший силу ветерок уносил застойную дымку утра и пятнил зеркальную гладь темными зализами.

Начинался день.

От тальниковых зарослей другого берега отчалила лодка бакенщика; черные весла разбивали золотое зеркало реки. «Проспал старик», — подумал Павел, наблюдая, как торопливо машут весла.

И, чувствуя, как холодит речная свежесть щеки, как вливается в грудь упругая гудящая радость, он закричал с обрыва неожиданно зычным, озорным голосом:

— Э-ге-ге-ей!..

Над рекой вставало солнце, щедро неся людям свет и заботы нового дня.

1957 г.

ДЕНЬ АНГЕЛА

Со света в сарае показалось темно, однако Марья не стала дожидаться, пока привыкнут глаза и ощупью пробралась в угол, где гнездились куры. Сухой, продутый ветром сарай давно стоял без надобности, потому что корову пришлось продать сразу после смерти матери, и теперь в хозяйстве оставались одни курицы, всего три, но хорошие — неслись исправно и всегда дома. Марья звала их по именам и особенно выделяла Барыню, самую любимую, степенную и важную. Другие курицы были гулены, таскались по чужим дворам и вечером зови не дозовешься, а Барыня ковырялась дома, — походит, поскребет лапкой, склюнет. Хозяйку она тоже любила и не боялась, ловить ее не приходилось, сама доверчиво давалась в руки.

Пошарив в умятых, насиженных гнездах, Марья нашла два яичка и очень удивилась, что в гнезде Барыни ничего не оказалось.

— Ты что же это, матушка? — озабоченно проговорила она и, нагнувшись, подняла с земли Барыню, которая, но обыкновению, неторопливо паслась возле ног хозяйки.

— Маш, а Маш, — позвали в это время с улицы, и Марья, не отпуская курицы, выглянула на свет и узнала соседку, разведенку Настеньку. Соседка быстро поманила ее рукой: — Подь-ка сюда.

С двумя яичками в руке Марья, щурясь, показалась из сарая и, пока подходила, спрашивала глазами, что могло случиться, какая надобность. Настенька, бабенка бедовая, часто прибегала за какой-нибудь пустяковой выручкой: то луку или соли, то оставить на часок ребенка, а раза два пустить просила, — это когда неожиданно наезжал Петруша, немолодой уж заготовитель, а у Настенькиной матери дежурство было в день.

— Слушай, Маш, — засекретничала соседка и все оглядывалась по сторонам, хоть подслушивать их было некому, — мы к тебе сегодня поздравлять придем. Ты будешь дома?

— Поздравлять? — не сразу догадалась Марья. — А кого поздравлять-то, с чем?

— Тебя, кого же еще? — настойчиво шептала Настенька. — С днем ангела.

— Хватилась, матушка! У меня уж когда прошло.

— Прошло? — И Настенька сильно расстроилась. — А я-то думала… Вот дура я, дура! Что же теперь делать?.. Ну, мы все равно придем, ладно? Я уж и дома сказала.

«Опять, наверное, Петрушу принесло, — улыбнулась Марья. — Так бы сразу и говорила».

И по глазам, по придыханию соседки она поняла, что так оно и есть.

— Да господи!.. — как всегда, согласилась Марья.

Настенька и не ожидала отказа. Она засмеялась и, снова оглянувшись, поманила товарку поближе.

— Только ты это… — зашептала она в самое лицо и не могла уняться, все блестела глазами, оглядывалась. — Мы, слышь, не одни придем. Ты окна занавесь, чтоб не пялились.

— Да кто будет-то?

— Тут видишь что получилось… Да подойди ты, чего я на всю улицу! У Петруши какой-то начальник приехал, новый человек, только в дело входит. Ну, мы и подумали его со Степанидой познакомить. А что ей? Я уж говорила, она согласная. У Нюрки конторской хотели, да у нее бабка заболела, дома лежит. Остаешься ты… Мы и тебе приведем, — они трое приехали.

— Да ой! — Марья закраснелась и прикрылась рукой. — Меня-то вам зачем?

— Вот дура-то! Третьего-то мы куда денем?

Но все равно Марье было приятно и радостно, что не забыли ее старые товарки, хоть и обходить стали последнее время, давно уж обходили, — Настенька еще ничего, приветливая баба, а вот Степанида как чужая, встретится и не посмотрит. И в радости, в предчувствии хорошего компанейского вечера Марья хоть сейчас готова была захлопотать чтоб к назначенному времени у нее все было в самом лучшем виде. Она еще не забыла, как принять гостей, и уж постарается, примет.

Убегая, Настенька наказала напоследок:

— Как подоишь — домой иди. Стемнеет, я и приведу.

Когда-то они собирались так вот часто… ну, как часто? Раз, а то и в два месяца раз. Горькое это было, но желанное вдовье веселье: один короткий угарный вечер. И хоть погано бывало по утрам, да и маменька жива была еще, ругалась, а все равно тянуло, и сначала Марья обижалась, что забывают ее подруги, только потом смирилась и затихла: они-то еще ничего, в теле, а ее работа вымогала до жил, особенно четырехразовая дойка, — провалиться бы тому, кто ее выдумал! — когда не только день напролет, а и ночью не выбраться было с фермы. Мужик и тот с такой работы надсадится.