«Короткий Змей»

Наконец, я запретил конские бои. Что крестьяне, умирающие от голода, предаются этому развлечению, столь же пустому, сколь дорогостоящему, мне показалось противоречащим благочестию. Этим людям следовало бы посвятить размышлениям о своей смерти, столь близкой, все свободное время, кое оставляли их порокам истощение природы и убогие полевые работы, все больше сокращающиеся из-за холода. Некоторые пытались объясниться, ссылаясь на возрастающую бесполезность лошадей – в том смысле, что лед захватил земли, некогда обрабатывавшиеся. Но я не принял этих причин: если лошади настолько бесполезны в работе, то пусть их съедят, кое-как откормив сеном, позаботившись о том, чтобы сохранить достаточно жеребцов, дабы покрыть нескольких племенных кобыл. Чего ради, начиная с Вербного Воскресенья и все последующие воскресенья, вплоть до дня Святого Луки, отощавших этих жеребцов заталкивают в дрянной сарай, а неподалеку от них помещают, чтобы их возбудить для боя, вульву разгоряченной кобылы. В те времена, когда еще происходил обмен, пояснили мне, имбирь, добытый большой ценой с другого конца света и растертый с медвежьим жиром, втирался, дабы больше разогреть, в те части кобылы, кои невозможно назвать тайными, ибо, напротив, их выставляли на всеобщее непристойное обозрение. Потом жеребцов ставили пару против пары перед людьми, и те ободряли их рукоплесканиями и воплями. Каждого из животных его хозяин охаживал палкой с насаженным на нее острым камнем, на манер плебейских охотников. Несчастные твари истекали кровью под ударами палок, но еще от укусов и ляганья противников. Иногда по воскресеньям я видел, как трупы жеребцов со вспоротым ударами копыт брюхом дымились на закате, в дыхании ледника, а дети спокойно играли горячими потрохами или делали из них ожерелья. Мое решение было принято, когда однажды я увидел, как один из хозяев бьет чужого жеребца, желая согнать с него боевой пыл: Ваше Высокопреосвященство признает, что столь низкий поступок противоречит одновременно как чести, так и правилам, пусть варварским, этих турниров. Я с ужасом увидел, что конский бой переходит в человеческую битву. Хозяева пошли друг на друга с палками, с пиками, наконец с топорами, пока зрители не разбились на два лагеря, и каждый не принялся уничтожать тех, кто принадлежал к враждебной партии. Я вспомнил об императоре Юстиниане [38]и о знаменитом мятеже, вспыхнувшем во время скачек, когда он думал, что потерял свой трон, и я набрался мужества по примеру императрицы Феодоры, [39]которая из блудницы и дрессировщицы медведей, коей была перед тем, как заполучила корону басилеи, стала святой, спасшей Империю. Не имея при себе ничего, кроме моего пастырского креста, лишенный вооруженной поддержки, которую могла бы обеспечить моя команда, если бы она не пропала в северных льдах, я ввергся в людскую толпу, умоляя принести в жертву лучше меня, нежели друг друга. Эйнар Соккасон, менее, чем я, восприимчивый к примеру Феодоры, спрятался где-то на конюшне. Я остался один против всех, но в этой переделке память о несгибаемой императрице помогла мне восстановить мир. Эйнара Соккасона я убедил запретить конские бои, при помощи религии и слабой поддержки тех, кто был ему вместо стражи. Так был счастливо упразднен этот позорный обычай, унаследованный (сказано мне) от наших далеких предков.

Следующим утром, когда сон скрадывал боль от этих горестей, мальчик, исполнявший при мне обязанности ризничего и служки, разбудил меня, дабы сообщить, что на горизонте фьорда показался «Короткий Змей». Когда я вышел на берег, люди, уже собравшиеся там, со слезами радости приветствовали судно, силой весел пронзавшее надводный туман, что царствовал надо льдом и Божьим миром.