Короткое правление Пипина IV

Лейтенант де Самофраки прокричал положенное по уставу: «Стой! Кто идет?» — а неизвестные заорали: «Вперед! На Бастилию!» — и бросились на него, размахивая зонтиками.

В рапорте лейтенант записал: «Один из задержанных объявил себя кронпринцем Петалумы, а второй все время блеял: „Бе-е, бе-е!“ Я отконвоировал обоих к коменданту дворца для допроса».

На следующий вечер, заступив на дежурство, лейтенант обнаружил, что его рапорт исчез, а вместо него в журнале дежурств красовалось лаконичное: «Три часа тридцать минут — никаких происшествий». И подпись коменданта.

Лейтенанту показалось, что песня продолжает звучать у него в голове. «Бе-е-е, бе-е-е!»

А тем временем Франция процветала. Дела шли так, что газеты возвестили приход даже не золотого, а платинового века. Нью-йоркская «Дейли ньюс» провозгласила Пипина «Атомным королем». «Ридерз дайджест» перепечатал сразу три статьи о нем: первую из «Сатердей ивнинг пост», озаглавленную «Монархия: новый взгляд», вторую из женского журнала «Домоводство для леди» под заголовком «Славное настоящее» и третью из «Ежемесячника Американского легиона» — «Король против коммунизма».

«Ситроен» объявил о выпуске новой модели.

Кристиан Диор положил начало новой «роялистской» (сокращенно «Р») моде в женском платье — с самой высокой линией талии и самым пышным лифом со времен Монтескье.

Итальянские кутюрье из зависти заявили, что линия «Р» делает бюст похожим на раздутый зоб. Джина Лоллобриджида по дороге в Голливуд заявила, как итальянская патриотка, что с этой новой модой ей и себя не видно. Но все понимали — Францию ругают только из зависти.

Британия хмурилась и выжидала.

Советский «Внешторг» заказал четыре железнодорожных цистерны французских духов.

Америка была в экстазе. Во Всемирном торговом центре целый этаж назвали «королевским».

А во Франции вступала в свои права теплая, добрая осень. Она прокралась вверх по Сене, потом по Луаре, разлилась над Дордонью, затопила холмы Юра и захлестнула предгорья Альп. Пшеница уродилась необыкновенная, виноград зрел сочный, сладкий. Трюфели росли как на дрожжах — черные, круглые, чуть не выпрыгивая из известковой почвы. На севере коровы едва таскали налившееся вымя, а яблок уродилось в кои-то веки столько, что всю Англию можно было залить сидром.

И никогда еще туристы не бывали такими простодушными и щедрыми, а их французские хозяева — такими любезными и степенными.

Международные отношения превратились и братские. Самые-пресамые консервативные крестьяне покупали себе бархатные брюки. Из-под винных прессов текли красные реки «Бордо». У всех овец молоко годилось для сыра.

После каникул партии и фракции съехались в Париж внести свой вклад в работу над «Пипиновым кодексом», который собирались принять в ноябре.

Христианские атеисты наконец протолкнули поправку о взимании с церковных служб налога на зрелища и развлечения, как с кинотеатров и цирков. А христианские христиане подготовили проект закона об обязательном посещении мессы.

Правые и левые центристы дружно шагали в ногу.

Коммунисты и социалисты стали раскланиваться при встрече.

А месье Деклозье, советник по культуре и фактический глава французских коммунистов, наконец облек в слова то, что давно уже бродило в умах членов всех партий. На закрытом секретном собрании он представил проекты интриг и ловушек, изощренных настолько, что любое действие короля могло грозить монархии крахом.

Франция достигла пика благоденствия — с этим соглашались все. Туристы спали на клумбах возле лучших отелей.

На фоне всеобщего благополучия трудно объяснить появление на политическом горизонте в середине сентября небольшого облачка, потемневшего и разросшегося в первые недели октября и к ноябрю нависшего над страной, как грозовая туча.

Историю любят истолковывать, исходя из собственных предпочтений. Экономист усматривает причины событий в экономике, политик — в политике, а биолог — в особых свойствах пыльцы или в глистах. Очень немногие исследователи ищут причины в человеческих настроениях. Но разве не правда, что эра наибольшего процветания Соединенных Штатов была также и временем наибольших опасений и недовольства? И разве не правда, что в те счастливые недели французского процветания среди всех без исключения слоев общества начали расти и укрепляться беспокойство, неуверенность и страх?