Короткометражные чувства

— Ничего, — спокойно и грустно продолжала Анна Мария. — Я умерла в ужасной комнате в Париже. Ты хотел славы для нашего сына. Денег, чтобы потешить собственные амбиции. Ты, конечно, не мог отпустить его тогдаво Францию одного. Я же была принесена в жертву так называемому Искусству. Я жила — с марта по июнь — в чудесном городев темной отвратительной квартирке с окнами на грязный двор. Я даже не могла вечерами вязать — настолько было темно, а на свете приходилось экономить… Когда же мы переехали на новое место в середине июня, мне стало плохо еще и физически, — мыслеформныйголос Анны Марии срывался, дрожал. — Во всех этих ужасных биографиях только и пишут о том, какой у меня был прекрасный, мягкий характер и как легко… Так вот что я скажу: к черту. Уж на том-то свете я стану жить как хочу — с этой самой минуты! Надеюсь, вы слышите меня, Мария? — мать Моцарта повернулась к ней. — Это единственное, что мы можем сделать хорошего на том и на этом свете, поверьте! Жить так, как хотим…

Леопольд стоял с опущенной головой, а Анна Мария продолжала — казалось, она не говорила лет тысячу:

— У меня тогда поднялась температура. Знобило так, что кровать подо мной тряслась. Голова болела жутко. Потом охрипла. Еще подробности? Понос, да. Понос… Я не верила французским врачам и только через неделю согласилась пригласить знакомого немецкого лекаря — доктора Гайна. Через пару дней тот сказал Вольфгангу, что положение мое безнадежно: я была в коме. Вольфганг очень плакал: я умерла 3 июля 1778 года. В половине одиннадцатого, когда было уже темно.

Леопольд укоризненно посмотрел на жену и, достав из кармана камзола бумагу, развернул ее и начал читать:

«Дорогой папа!

Я должен сообщить Вам неприятную и печальную новость… Моя дорогая мама очень больна. Ей, как она привыкла, пустили кровь. Это было необходимо, так как ей после этого становилось лучше… Она очень слаба… Пусть будет то, что должно быть, потому что я знаю, что Бог делает, все на благо, если даже нам не всегда хорошо. Я верю в это, и никто меня не сможет переубедить в том, что ни доктор, ни какой-либо человек, ни горе, ни случай, никто не дает человеку жизнь и не сможет ее взять, один только Бог…»

— Так какого дьявола он не сказал мне это сразу? Написал в Зальцбург, что ты еще жива… а тебя на самом деле уже не было, Анна Мария… — с этими словами Леопольд опустился на колени и подполз к ногам жены. — Я так любил тебя… Прости…

— Я тоже любила тебя, Леопольд. Быть может, слишком сильно для того, чтобы оставить кусочек жизнидля себя лично… Но я ни в чем не виню тебя. Как не должен ты винить и Вольфганга, и даже Констанцу. Он просто боялся. Хотел подготовить тебя к тому, что меня уже нет. А девочка? После роскошного дома, который стоил половину годового дохода Вольфганга, они переехали в дешевую квартирку. Жили скромно… Чтобы заработать, наш сын брался за все… И как тебе в голову пришло лишить его наследства? Неужели забыл, как сам остался без гроша в его годы? Впрочем… — Анна Мария странно улыбнулась, — все это в прошлом. Главное, теперь мы можем жить так, как мы хотим.

— Так, как мы хотим? — повторил за ней Леопольд, продолжая стоять на коленях.

— Да, — улыбнулась мать гения и помогла ему встать, а потом поцеловала в щеку.

Мария почувствовала, что этот поцелуй был бесподобно и безнадежно нежен — на земле таких не бывает.

ПОРНО — крепко, надежно, прочно, споро; бойко, шибко, скоро, прытко. И не порно (сильно) да задорно. Кони порно бегут.

Мария спала плохо. Ей снились странные сны: партитуры «Реквиема», залитые сгущенкой. Когда она проснулась оказалось, что ее пальцы сладкие. Подняв глаза вверх, Мария заметила Констанцу — та была молода, и если уж не очень красива, то прекрасно сложена и великолепно одета: длинное голубое платье с глубоким декольте подчеркивало фигуру.

— Hi! — сказала она.

— Hi! — ответила ей Мария, решившая уже ничему не удивляться.

Две женщины — живая и мертвая — смотрели друг в друга. Каждая — неосознанно — видела в другой соперницу. Каждая — неосознанно — тянулась к другой. Мария встала с кровати и, накинув на ночную рубашку халат, подошла к гостье.

— Ты действительно всего лишь моя мыслеформа? — спросила она Констанцу.