Коротков

Внимательное изучение доклада Хрущева невольно натолкнуло Короткова на горькую, но вполне логичную догадку. Он хорошо помнил, что все изобличенные в системе внешней разведки «враги народа» (как и руководители ведомства в целом) были осуждены за измену Родине и шпионаж в пользу империалистических держав. Но какую шпионскую информацию мог поставлять своим закордонным хозяевам (скажем, немцам или американцам) сотрудник ИНО или Разведупра? В первую очередь, разумеется, о советских агентах, действующих в этих странах. Однако Короткову было доподлинно известно, что ни один советский разведчик в этих странах, равно как и во всех остальных, не был изобличен и арестован по наводке из Москвы! Те же Леман, Куммеров, Харнак работали в Германии на советскую разведку многие годы и погибли уже во время войны вовсе не по вине расстрелянных в 1937–1938 годах в Москве своих тогдашних руководителей! Это были грустные догадки и озарения…

Между тем начальник ПГУ генерал-майор Александр Панюшкин был возвращен на ответственную работу в ЦК КПСС. Многие на Лубянке полагали, что его преемником станет Коротков, уже побывавший в положении «и. о.» и досконально эти обязанности знающий. Этой уверенности сослуживцев способствовало то обстоятельство, что ни для кого в разведке, да и в КГБ в целом, не были секретом дружеские отношения между Серовым и Коротковым. Внешне они были очень разными: Коротков при своей фамилии за метр восемьдесят, и низкорослый, но физически крепко сбитый, очень подвижный Серов. Правда, по возрасту генерал был на четыре года старше полковника, однако по чекистскому стажу на десять лет уступал (он пришел в органы госбезопасности лишь в 1939 году из РККА на должность заместителя начальника главного управления милиции). Но факт остается фактом: они дружили. Им довелось вместе работать и во время войны и, особенно тесно, после войны в Германии.

Впрочем, причины, по которым дружеские узы объединяют порой очень разных людей, неисповедимы. Внешне легко прослеживалось некое общее увлечение: и Коротков, и Серов были заядлыми теннисистами и часто, вернее, при каждой возможности играли друг с другом и на кортах в Карлсхорсте, и в Москве на «Динамо». Случалось им одновременно жить в одном санаторном домике в Крыму, и Серов, заядлый рыболов, тщетно пытался привить страсть к рыбалке и Короткову, которого в неофициальной обстановке называл по простому «Михалыч». Однако они никогда не были на «ты», и Александр Михайлович никогда не пользовался расположением председателя, чтобы решить какие-то проблемы личного плана. Вот служебные вопросы — совсем иное дело. Тут он не стеснялся. Касался ли вопрос управления «С» или ПГУ в целом (когда он был «и. о.»), шел, минуя все промежуточные инстанции, прямиком к Серову и, как правило, добивался нужного решения. Но такое вряд ли можно называть злоупотреблением с его стороны. Просто председатель доверял начальнику управления «С» или «и. о.» ПГУ как высокопрофессиональному и компетентному специалисту.

Потому сотрудники ПГУ испытали некое недоумение, когда узнали, что начальником разведки утвержден вовсе не Коротков, а его полный тезка, Александр Михайлович Сахаровский, достаточно опытный контрразведчик, но зарубежными делами никогда ранее не занимавшийся[173].

Сегодня трудно сказать, пытался ли Серов продвинуть Короткова на должность начальника ПГУ или нет. Председатель КГБ решить эту проблему своим приказом не мог. В его компетенции была лишь рекомендация кандидата или кандидатов. Окончательное решение принимал не он, а высший партийный орган: Президиум ЦК КПСС, возможно, даже в отсутствие Серова. Первое и последнее слово на заседаниях Президиума и Секретариата ЦК принадлежало Хрущеву, ну, а самодурство Никиты Сергеевича, особенно в кадровых вопросах, общеизвестно.

Хрущев вообще недолюбливал органы госбезопасности. (Он даже не подозревал, а точно знал, что в сейфах бывшего НКВД и в Москве, и в Киеве могут всегда сыскаться недоуничтоженные по его распоряжениям кое-какие документики.) Это проявилось, в частности, в том, что он, по примеру Сталина, долгое время отказывался присваивать генеральские звания полковникам, по десять и более лет пребывающим на генеральских должностях. Тем не менее в мае 1954 года, вскоре после своего назначения председателем, Серов добился в ЦК, чтобы десяти ответственным сотрудникам КГБ было присвоено звание генерал-майора «в виде исключения» (в их числе был и Панюшкин). Через два года Серов пробил погоны с зигзагами еще одной группе высших должностных лиц в центральном аппарате КГБ и на местах. Генерал-майором наконец — 4 января 1956 года — стал и Коротков, носивший, как принято было выражаться в офицерской среде, уже третью полковничью папаху[174]. (На самом деле он никакой папахи обычно не носил, как и военной формы вообще, разве что в особо торжественных или официальных случаях.)