Корова на Луне. Призрак ущелья Анны

Да и не стариковское это дело.

Телегу поставил Иван Николаевич за двор, и она там и по сей день у него стоит.

И поставили они было на всем этом деле крест.

Но тут возьми да попадись этот самый камень.

Иван Николаевич духом воспрял.

Дед Левыкин — тоже.

Иван Николаевич Левыкину деду и говорит:

— Теперь-то уж дело выйдет непременно Вот и ждут с нетерпением ответ из Москвы.

Иван Николаевич каждый день у почтальонки выспрашивает:

— Там мне ничего нет?

А через два месяца, раз, вместо письма-то подруливает к Иван Николаевичову дому легковушка.

А Иван Николаевич как раз забор ладил. Выскочил из машины парень, к деду:

— Вы Иван Николаевич Фруктов?

— Я. А в чем дело?

— А я прибыл к вам из Академии наук. Пс поводу вашей посылки.

— А почему из Академии наук? Я посылку посылал министру геологии.

— А они ее нам передали. Ваша ценная находка больше нас касается.

— Так ведь это руда.

— Нет, это не руда, а очень редкий метеорит.

— Так, значит, точно не руда?

— Нет, нет. Но это в десять раз ценней всякой руды. Где вы его нашли? Вы мне не покажете?

— Отчего же не покажу. Покажу. За двором в огороде.

Завел, стал показывать. Рассказывать стал.

Тот из машины приборы всякие понавытаскивал.

Наушники на голову надел — стал ходить по тому месту, землю прослушивать.

Два дня ходил — все землю слушал. Но тоже ничего больше не нашел.

Метеорит ищет и деду все про него рассказывает. Парень грамотный — заслушаешься.

Иван Николаевичу интересно.

А как же? Человек не откуда-нибудь, из Москвы приехал, из Академии наук.

— Ну а как насчет строительства в нашей местности города? — любопытствует Иван Николаевич. — Там у вас в Москве на этот счет ничего не известно?

— А вот этого я не знаю, — простодушно сознался парень. — Чего не знаю, того не знаю. Я, — говорит. — специалист узкий, я специалист только по метеоритам.

Побыл парень у Ивана Николаевича два дня, сердечно его за все поблагодарил и уехал.

А деда Левыкина в ту пору дома не было.

Ездил с зубами в районную больницу.

Приехал, когда парень уже отъезжать собрался.

Приехал, тут как тут, шею через ограду вытянул:

— А че, Миколаич, с Москвы, значит, депутат прибыл, да?

— Не депутат, а ученый.

— Насчет камня?

— Насчет камня.

— Так что теперь решили, скоро у нас город начнут строить аль нет? Камень-то хоть ценный оказался?

— Ценный, ценный!

— Я ж говорил!

— Да вот ценный, да только не тот.

— Как не тот?

— А вот так не тот. Не руда это, а метеор. С неба он упал.

— Ах вон оно что! Ну а насчет города так ничего и не сказал?

— Нет, ничего не сказал.

Дед Левыкин тяжело вздохнул:

— Так выходит, что дело, того, откладывается?

— Да выходит, что так.

С той поры Веритюткино еще больше поубавилось.

Теперь осталось-то в нем всего два десятка дворов.

Кто помоложе, те уже все с поселка поубежали.

А осталось в Веритюткино доживать теперь век одно старье.

И дед Левыкин, глядя на всех, тоже не утерпел и тоже за это время успел к дочери в Алма-Ату перебраться.

А Иван Николаевич и по сей день живет в Веритюткино.

И уезжать никуда не собирается.

Дочери, правда, зовут к себе.

Но он не едет.

Говорит:

— Всех не догонишь. А я уж здесь век со своей бабкой доживу.

Да и то прав.

А помирать еще и не собирается. Шустрый еще, бегает, суетится вовсю. Баню себе двухэтажную строит.

И если кто к нему заезжает в гости — то всем Иван Николаевич показывает почетную грамоту, что прислали ему из Москвы, из Академии наук. Она висит у него в позолоченной рамочке на кухне в переднем углу.

ЛЕТНИМ ДНЕМ

Бабка Марья с трехлетним внуком Юриком гоняла на озеро гусей, а теперь неторопливо возвращалась с ним домой.

Шли они с внуком потихоньку, да помаленьку и шли так совсем не потому, что их занимало ласковое утреннее солнце — дел по хозяйству дома пропасть, а потому, что старому да малому в рысь много не набегаешь. По ихней прыти только того и осталось, что гонять на озеро гусей.

Поначалу все внук норовил было бежать передом, но быстро подустал, начал кукситься и теперь тоже тихонько плелся рядом с бабушкой.

А раньше на озеро гусей гонял старший внук Васька, но вот уже третий день мать берет его с собой на свеклу. Нынче-то людям сахару слишком уж много требуется, зубы свои люди совсем беречь перестали, потому-то и загонки с каждым годом становятся все больше и больше.

В нынешний год вышло по полтора гектара на человека. Зайдешь с одного края, другого не видно. Одной-то колупаться на пол-лета, а парню еще зимой двенадцать лет исполнилось — он рядок, другой пройдет, а матери все помощь.

Выходя с Харченкова переулка в улицу, бабка Марья увидела бабку Крупенчиху. Та что-то ковырялась в ограде.

Крупенчиху бабка Марья давно не видела; сказывали, что поехала та в гости к сыновьям и дочерям.

— С гостей вернулась, — заключила бабка Марья.

Да и что ей в самом деле не разъезжать. Села да поехала. И хоть дочь у нее работает дояркой, так внуки у Крупенчихи большие — всегда за хозяйством доглядят.

Вон самая младшая — Верка, и та уже невеста, школу напрок кончит. Девка большая — все по дому сделает.

Потому Крупенчиха и разъезжает по гостям.