Корпорации (февраль 2009)

Курс «Введение в литературоведение» читал нам профессор В. М. Жирмунский. Не понимаю, почему ученый с мировым именем должен был рассыпать бисер перед нами, недоумками-второкурсниками. Наверно, ничего другого ему предложить не могли. Литературоведение нас не интересовало: слушали вполуха, лекции не записывали, играли в крестики-нолики. Стоять на ногах Виктору Максимовичу было трудно, он тяжело дышал, по лбу струился пот. Наступил день экзамена. Вся группа, десять человек, разложив на коленях шпаргалки, преданно смотрела на Виктора Максимовича. «Товарищ Толстая, расскажите нам о литературном произведении как художественном единстве». Профессор Жирмунский раскрыл учебник и показал мне тот раздел, откуда можно было списать, даже указал страницу. И так - каждому студенту. Потом он сел, закрылся газетой и затих.

Профессор Макогоненко читал нам курс русской литературы. Не запомнила, то ли о Пушкине, то ли о Гоголе. Девчонки и не вслушивались, о чем он там говорил, все пожирали его, красавца, глазами. Высокий, крупный, элегантный, с сигарой во рту. Завкафедрой русской литературы, царь природы. Одна дурочка хотела покончить с собой от безответной любви к Георгию Пантелеймоновичу, еле откачали. На экзаменах Макогоненко спуску не давал, приходилось зубрить ночи напролет. На дифференцированном зачете по русской литературе я попала не к нему, а к его коллеге, Виктору Андрониковичу Мануйлову. Красавцем Мануйлов не был, зато был добряк и либерал. Я не успела рассказать профессору Мануйлову и половину того, что знала про творчество Лермонтова, а он уже поставил мне «отлично» в зачетку. На прощанье он попросил: «Наталия Никитична, если заведующий нашей кафедрой вас спросит, подтвердите, пожалуйста, что я принимаю экзамены объективно». Какие там у них, специалистов по русской литературе, были разборки, нам, студентам, знать было не дано, но вскоре Виктора Андрониковича сократили.

Преподаватели истмата и диамата, где вы, ау? А ведь сколько крови они попортили, сколько судеб исковеркали. Их поглотила река времен, но некоторые снятся до сих пор. Истмат у нас вела толстая тетя Вера Савельевна. Муж ее состоял в ту пору завкафедрой научного коммунизма. Хорошая, крепкая семья. Вера Савельевна охотно рассказывала нам о своей научной работе. Она только что защитила кандидатскую на тему: «Роль партийных и профсоюзных организаций в подъеме производства колбасных изделий Ленинграда и области». Материал она собирала в цехах, ее прямо распирало от чудесных воспоминаний. «Колбаской, товарищи, наелась на всю жизнь». Экзамена по истмату мы страшно боялись, потому что предмет идиотский, выучить и запомнить невозможно. Мне достался вопрос «Черты человека эпохи коммунизма». Я стала перечислять. Говорю и говорю, иссякла. «Стройный, чистоплотный, жене не изменяет…» Вера Савельевна меня не останавливает, заслушалась. «Ну, ладно. Ответь на дополнительный вопрос. Тебе туфли не жмут? Я себе такие же купила, так они мне мозоли натерли, носить не могу». Я радостно заблеяла: «Трут, Вера Савельевна, очень трут! Все ноги стерла». Ответом она осталась довольна. Добрая, бесхитростная героиня факультетских анекдотов.

Университетские - интересный народ.

Ольга Ивановна - моя коллега. У нее, как и у меня, полная нагрузка, только она старше меня на двадцать пять лет. Я знаю, что дома у Ольги Ивановны две безработные племянницы, и уходить на пенсию ей никак нельзя. У нее огромный опыт, она безотказна. Ее не трогают: работайте, Ольга Ивановна, до инсульта. Мы с ней часто сидим на горячей батарее во время перерыва, она плохо слышит, но скрывает это. Она входит в аудиторию, и я слышу из коридора ее нервный крик: «Louder!» Ольга Ивановна за рубежом не бывала, а когда стало можно, не стало ни средств, ни сил, ни желания.

Моя первая преподавательница, на работу уже не ходит: в этом году ей будет 96 лет. Числится профессором-консультантом, аспиранты приходят к ней на дом. Жизнь Варвары Васильевны была полна лишений и драм, советская власть вволю поиздевалась над ней. Расстреляли обожаемого мужа, рожденного, на беду, князем, не давали учиться, ссылали и высылали, вербовали и провоцировали. Думала, что после смерти усатого ее оставят в покое: взяли на работу в университет, дали защитить докторскую диссертацию. Недавно Варвара Васильевна рассказала мне одну историю хрущевской эпохи.

- После защиты в факультетской столовой был банкет. Народу много, еды и вина тоже хватало. Все меня поздравляли, и я, конечно, немного выпила, была взволнована и счастлива. Тут меня подзывает коллега, доцент нашей кафедры, милая, умная женщина. Я писала отзыв на ее монографию. Она сует какую-то книгу в мою сумку. «Возьмите, прочтите. Я знаю, что такая литература вас интересует». Пастернак, «Доктор Живаго». Я сразу протрезвела. «Меня такая литература не интересует, с чего вы взяли? Никогда не предлагайте мне подобные книги! И больше никогда не подходите ко мне». Говорят, эта дама до сих пор работает на кафедре, правда, почасовиком.