Корпорация

Она замолчала, глядя ему в глаза. Как бы со стороны Старцев увидел вдруг эту сцену – небольшая комната, столик четверых, два кресла пустуют. Мужчина и женщина сидят рядом. Смотрят друг другу в глаза. Мужская рука накрывает ладонь женщины с крупным серебряным перстнем. Женщина не сопротивляется, смотрит. Внимательно. Испытующе. Мужчина наклоняется к ней. Сейчас он ее поцелует.

– Не надо, Олег, – сказали ее губы – у самых его губ. – Не стоит.

Он отклонился – Тамара улыбалась легко и ясно.

– Ты немножко неправильно меня понял, – она осторожно высвободила ладонь, – Ни к чему это все. Ни мне, ни тебе не нужно. – она улыбалась, – Как в песне, помнишь?… что-то там… что наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше, чем любовь…

И он улыбнулся тоже – улыбнулся с облегчением:

– Выпьем, Тома?… На посошок?…

… Сорок минут спустя Старцев был дома. От унылой тяжести, одолевшей вдруг в ресторане, не осталось и следа – легко и ясно стало на душе. Ах, умница, умница Тамара… Напридумывал себе чего-то, наслушался молодого дурака Серегу… А Тамара умница, очень правильно она это сказала… наша нежность и наша дружба… пара-па-па-ра, пара-па-ру-ра…

И так вот, с наивной старой песенкой в голове, Старцев и вошел в дом, вошел легко и стремительно.

Анна стояла почему-то посреди холла, сунув руки в кармашки любимой вязаной кофточки. Волосы, отросшие после дерзкого эксперимента, снова ставшие светло-русыми, чуть вились на концах, торчали трогательными вихрами.

– Анька, – сказал Старцев, и бросил на пол портфель, – Анюша…

Он обнял ее, привлек к себе. Секунду она стояла истуканом, неловко склонившись к нему, и вдруг ожили ее руки, взлетели, обхватили за шею…

– Был неправ, – пробормотал он между поцелуями, – Готов искупить ударным трудом…

И так любил он в эту ночь свою вихрастую жену, Анну нежную, Анну кроткую, как не любил давно, а может, вообще никогда, разве что в самом начале, да в те сумасшедшие ночи на средиземноморском побережье, когда они зачали Андрюшку…

…А умница Тамара, вернувшись домой, сняла в прихожей плащ, скинула туфли, присела на стул и заплакала.

Знал бы кто, чего ей стоило это «нет». Умереть было легче, чем сказать. Он был так близко, и таким реальным оказалось, наконец, то, о чем она мечтала столько лет…

Но – сказала. Потому что видела – ему и вправду не надо этого. Не нужна ему она. И вовсе не из гордости она отказалась, и не оттого, что застеснялась вдруг переспать с безнадежно любимым и безнадежно чужим человеком. Все проще – она боялась проснуться нелюбимой.

Эпилог

31 декабря 2000 года, воскресенье. Озерки.

Да! Да! Даже сомневаться нечего – пахнет тем самым, заветным, навеки с детства впитанным и навеки же ставшим Запахом Праздника – пахнет ёлкой, мандаринами, пирогами. И запах этот, и особый настрой обслуги – чуть менее официальный, чуть более теплый и человеческий – говорят о том, что вот-вот, через пару часов всего – и грянет на землю самый радостный, самый большой, самый семейный и домашний, самый-самый праздник – Новый год.

Потому и атмосфера в центральном здании Озерков сегодня особенная, какая случается только раз в году. Гостей мало. Собираются только свои – с семьями, с детьми, которые повзрослее – малыши уже отплясали свое белым днем у нарядной елки, отраженной паркетом танцевального зала.

И в танцевальном зале, и в зале Зеркальном, и в холле, увитом гирляндами из еловых лап, уходящими вдоль перил широкой дубовой лестницы – суета легкая, не тревожная, но праздничная.

Еще с утра начали заполняться коттеджи для приезжих и маленькая гостиница – те из менеджеров Корпорации, что не живут в Озерках, съезжаются сюда на два дня. Съезжаются в тихое, благословенное место, осененное голыми березами, искрящееся чистейшим, вовсе не московским снегом, чтобы провести эти два дня в тишине и покое, вдали от ревущего мегаполиса, вдали от проблем и тревог, выпавших на их долю в этом непростом году.

Съезжаются, чтобы – в который уже раз – встретить новогоднюю ночь вместе, единой большой семьей, зовущейся Корпорацией «Росинтер», простить друг другу обиды и пожелать друг другу счастья. Ибо так сказал Олег Старцев – и так будет.

И покуда в отдельной маленькой комнатке, сверяясь со сценарием, аниматор строит зеркалу приветственные рожи и принимает первые пятьдесят граммов коньяку, и покуда шеф-повар в кухне страшно шипит на ложкомойку, до сих пор не промывшую спаржу, и покуда десятки женщин в особняках Озерков в предпоследний раз примеряют вечерние туалеты, стараясь не испортить уже уложенные прически, а их мужья томятся, борясь с позывами приступить к праздничному возлиянию прямо сейчас – Олег Старцев сидит в верхней гостиной Центрального здания, в уютной комнате с кремовыми шторами, за которыми густыми чернилами синеют подмосковные сумерки.