Я не хочу сказать, что эти врачи были совершенно правы в своих предположениях (по-моему, они и сами согласились бы, что это лишь предположения), однако авторитет ученых, которые придерживаются той же точки зрения — среди них, в частности, есть нобелевский лауреат, — настолько велик, что было бы непозволительно отвергнуть эту идею как не заслуживающую внимания. Пускай данная идея на первый взгляд кажется весьма утешительной, на самом деле она поистине катастрофична, в первую очередь для врачей. Ведь сразу становится понятно, что человечество как вид не способно вынести бесконечного продления всех жизней, которые рождаются на планете. Дело не только в том, что та часть населения, которая не в силах поддерживать собственное существование, намного превзойдет в численности другую часть, от которой зависит ее существование; нет, вдобавок мы окажемся в неоплатном долгу перед людьми прошлого и, как следствие, попросту не сумеем подготовиться к решению новых задач будущего.
Невозможно помыслить, чтобы все жизни на свете продолжались сколь угодно, без каких-либо ограничений. Впрочем, если существует шанс бесконечного продления жизни, прерывание чьей-либо жизни (или хотя бы отказ, осознанный или случайный, от ее продления) будет опираться на этику врачей. Какая же участь ожидает тогда традиционный престиж профессии медика — ведь мы привыкли видеть в них этаких жрецов, сражающихся со смертью, и слуг милосердия? Допускаю, что даже сегодня бывают случаи, когда врачи воспринимают подобные решения как свой долг и не желают продлевать чье-либо мучительное и бессмысленное существование. Они нередко отказываются перевязывать пуповину новорожденному уродцу и облегчают уход стариков, страдающих от неоперабельного рака и подхватывающих гипостатическую пневмонию, этого «приятеля старости», вместо того чтобы любыми средствами стараться оставить их на этом свете, обрекая на продолжение страданий. Чаще всего подобное происходит без лишнего шума и с соблюдением положенных приличий; лишь когда какой-нибудь невоздержанный на язык глупец выбалтывает врачебную тайну, суды и газеты принимаются кричать об «эвтаназии».
Но что случится, если такие решения перестанут быть редкими и почти неизвестными публике; что, если они будут приниматься не как исключение, а едва ли не при каждом смертельном исходе? Что, если каждый пациент начнет воспринимать любого врача не только как спасителя, но и как палача, обрывающего жизнь? Справится ли врач с таким бременем добра и зла, что ляжет на его плечи? Выживет ли само человечество при новом порядке вещей?
Достаточно легко защищать добро и сражаться со злом, когда добро и зло четко противопоставлены друг другу разграничительными линиями и когда те, кто находится по другую сторону, являются нашими заклятыми врагами, а те, кто по эту сторону, — наши верные союзники. Но что, если нам в любой ситуации придется спрашивать себя, кто друг, а кто враг? Как быть, если, вдобавок, мы препоручили решение важнейших вопросов неумолимой магии или неумолимой машине, которой следует задавать правильные вопросы заблаговременно, еще не разобравшись полностью в сути процесса, чьим посредством добываются ответы? Можем ли мы быть уверены в решениях той обезьяньей лапки, у которой просим двести фунтов стерлингов?
Нет, будущее сулит мало надежд тем, кто ожидает, что наши новые механические рабы построят для нас мир, где мы будем наконец-то освобождены от необходимости мыслить. Они могут нам помочь, но при этом станут предъявлять строгие требования к нашей честности и разумности. Мир будущего окажется ареной все более решительной борьбы против ограничений нашего разума, а вовсе не, так сказать, удобным гамаком, в котором можно спокойно возлежать, наблюдая за рабочей суетой наших роботов-рабов.
6
Следовательно, одна из важнейших проблем будущего, с которой нам суждено столкнуться, — это проблема взаимодействия человека и машины, проблема правильного распределения функций между двумя данными агентами. Может показаться при беглом взгляде, что машина обладает очевидными преимуществами. Она работает намного быстрее и с большим единообразием — по крайней мере, ее можно сконструировать, изначально задав такие свойства. Цифровая вычислительная машина за сутки может выполнить такой объем работ, который иначе потребует годичных трудов целой группы людей-вычислителей, и работа будет сделана с наименьшим количеством ошибок и неточностей.