Корпорация «Попс»

— У нас был его телефонный номер пару лет назад, но мы его потеряли. И не знаем, где теперь твой дедушка живет. Может, ты нам подскажешь? Мы его старые знакомые по «Фонтану». У нас к нему есть предложение. Ну так что?

Теперь я знаю, что они врут. Бабушка с дедушкой поставили дома телефон от силы год назад. И это мой папа всегда пил с приятелями в «Фонтане», а вовсе не дедушка. Мне становится страшно; мое маленькое сердце прыгает в груди, как шарик на резинке. Это определенно плохие люди. Может, все-таки убежать?

— Мне не разрешается говорить с чужими людьми, — замечаю я.

— Мы не чужие. Мы друзья твоего…

«Джон» перебивает:

— Ох, Майк, забей ты на это дело. Нынче их учат ничему такому не верить. Черт побери, в наши дни у детей даже нельзя спросить, который час. Пойдем отсюда. Эта маленькая сучка ничего нам не скажет.

Мои глаза наполняются слезами. Со мной никто раньше так не разговаривал. Мой долгожданный автобус, теплый и битком набитый хорошими дядями и тетями, подъезжает к остановке, но я будто слышу предостережение: не садись в него! Если эти два типа узнают мой автобусный маршрут, у них будет гораздо больше шансов выяснить, где я живу, а я очень, очень надеюсь, что вижу их в первый и последний раз. Поэтому, хотя в глубине души я ужасно хочу сесть на этот автобус, я бросаю на него разочарованный взгляд, а потом смотрю на свои часики, будто бы думаю: Хм-м-м, это не мой автобус. Интересно, сколько мне еще ждать?Вскоре автобус отъезжает, и я снова остаюсь одна с этими уродами. Через долю секунды я понимаю, что ждать больше нельзя, и, не видя альтернативы, делаю ноги. Я бегу через крытый пассаж с магазинами и оказываюсь в центре города, так ни разу и не оглянувшись — мне все равно, бегут ли за мной. Через несколько минут я добираюсь до полицейского участка и объясняю, что, мол, какие-то странные мужчины попросили меня съездить с ними и посмотреть на каких-то щенков. Полицейские отвозят меня домой.

После ухода полицейских я выкладываю бабушке с дедушкой, как все было на самом деле.

— Великолепно, — говорит дедушка. — Ты молодчина.

Бабушка, напротив, недовольна:

— Алиса, нужно было сесть в автобус.

— Но тогда они бы узнали…

— Где мы живем, можно выяснить и другими способами. Ты не должна была подвергать себя опасности.

Тут я не выдерживаю. Я знаю, что вела себя храбро, но слезы сами брызжут из глаз.

— Вдобавок ты солгала полиции…

— И правильно сделала, Алиса, — решительно говорит дедушка. Смотрит на бабушку. — Мы не хотим, чтобы другие люди об этом знали. Особенно полиция. Представь, что было бы, если бы мне пришлось идти в суд и во всеуслышанье об этом рассказывать? Светопреставление! А этим двум гадам пусть неповадно будет. Если их найдут… что ж, они быстренько отучатся говорить ребенку гадости.

— А может, полиция должнаузнать правду. Что эти люди сделают дальше? Похитят Алису? Попытаются отобрать кулон? Черт возьми, Питер, я вообще не понимаю, зачем ты его на нее повесил. Ты будто превратил ее в ходячее доказательство. Ты ее заклеймил. Это словно открытка Харди: полная нелепость. Это небезопасно. И нечестно.

Раньше старики при мне никогда не спорили. Я хочу, чтобы они прекратили. Я совсем сбита с толку. Что еще за открытка Харди? И почему плохо, что я ношу кулон? Внезапно я хочу от него избавиться, хотя это самая клевая штука, которая у меня есть. Бабушка встает и наливает себе виски, чего не делает почти никогда, а мне подает стакан воды.

Дедушка принимается расхаживать из угла в угол.

— При чем тут открытка Харди? У него не было доказательства. У меня оно есть.

— Тогда почему ты его не публикуешь?

— Бет, мы об этом уже разговаривали. И ты поняла.

— Но это было до того, как странные люди начали оскорблять мою внучку на улице.

— Слушай, может, хватит драматизировать? Да, я признаю: эти парни довольно неприятны, но они в жизни не причинят боль ребенку. Они хотят узнать мой адрес, чтобы приехать ко мне и попытаться выведать тайну. Как и все прочие мерзавцы, коими полнится свет, они уверены, что в один прекрасный день кто-то просто подарит им карту с местонахождением сокровища, они сядут на самолет, слетают куда надо и наложат лапу на то, что им не принадлежит. Что ж, у меня этой карты нет. Даже если они сюда заявятся, я придумаю, как их отшить. Я знаю: то, что сегодня случилось, очень напугало Алису, но не так страшен черт, как его малюют. Алиса все сделала правильно, и я очень ею горжусь. А теперь я пойду и приму меры, чтобы эта история больше не повторилась. Пожалуйста, сделай Алисе крепкого сладкого чаю.

Дверь захлопывается, и я остаюсь наедине с бабушкой. Она сердится, это очевидно — но все же наливает мне кружку чаю, кладет в нее несколько ложек сахара и гладит меня по голове, пока я пью. Потом с тревогой на лице наливает себе еще виски, смотрит на часы на каминной полке, садится и вздыхает.

— Что происходит? — ставлю я вопрос ребром.

Она нервно смеется:

— С чего мне начать?

Самым взрослым тоном, на какой только способна, я говорю:

— С самого начала.