Корпорация «Попс»

— Он сказал, к тебе трудно подобраться.

Я насупливаюсь:

— Ко мне не «трудно подобраться».

— Но ты не хочешь ничего про себя рассказывать!

— Я не скажу тебе, что у меня есть, — говорю я. — А это большая разница.

— Тогда, может, я тебе расскажу про свою DVD-коллекцию?

— Если желаешь. Но я от этого не захочу с тобой секса.

Мы обмениваемся ухмылками. Следующие минут десять Киеран с упоением разглагольствует об американских римейках японских независимых фильмов, фильмах категории «Б», анимэ и старых вестернах, пока вроде как не остается доволен: типа, теперь я знаю, что им движет по жизни. Он не говорит мне, где вырос, сколько у него братьев и сестер, чего он боится, какие ему нравятся тосты — хорошо прожаренные или нет, от природы ли у него такой цвет волос, что бы он сделал, дабы улучшить мир, верит ли он в бога (хотя ответ на этот вопрос, по-моему, я уже знаю), за кого он стал бы голосовать, за что выступала бы идеальная, с его точки зрения, политическая партия, какие вещи он взял бы с собой, жди его высадка на необитаемый остров… и ни слова об этом самом киберъязычестве, которым, по идее, он должен весьма интересоваться.

Значит, вот так теперь обстоят дела? Мы что, просто-напросто позволяем фильм-мейкерам создавать нам лица, которые можем купить по 12 фунтов 99 пенсов за штуку? Что, это и есть цена личности? Или важно то, как ты складываешь вместе детальки? И, купив фильм про зомби плюс экспериментальный парижский фильм о взломщиках из гетто, ты будешь другим, чем если бы взял две голливудские романтические комедии? Хоть кто-то из этих людей сошелся бы с человеком, имеющим на DVD каждую серию их любимого научно-фантастического сериала, выставленного на полке так, что корешки дисков образуют одну картинку? Можно расчленять это барахло на цепочки культурной ДНК, видимые без всякого микроскопа, покуда любой незнакомец, глянув на твои полки, не будет способен определить, «кто ты такая» и хочет ли он заниматься с тобой сексом. Что, никто уже больше не может тебя захотеть просто за красивые груди? Иногда, пожалуй, такое бывает. Но если твоя культурная ДНК не стыкуется с ихней, тогда тебя выебут и смоются, прежде чем ты проснешься, — о чем тебя, собственно, все и предупреждали. Или ты сама с ними так поступишь, потому что им нравится альтернативное кантри, два года назад вышедшее из моды, или у них есть «Титаник» на DVD.

Числа из «рукописи Стивенсона-Хита» образуют странные обои в моей спальне. На них можно таращиться до головокружения, но они ничего не значат без документа, который превратит их в слова. Я столько раз просила дедушку его назвать, но он упорно молчит. И вообще, ему не нравится, когда я поднимаю этот вопрос, — больше ни капельки не нравится.

Моя работа по вечерам и выходным заключается в следующем. Я должна сосчитать все слова на каждой странице «Манускрипта Войнича» и записать результаты в колонку для дедушки. Зиму сменяет весна, вылезают подснежники, а за ними — нарциссы, и вот она я, ночь за ночью сижу, выписывая сначала количество слов, потом — количество букв, для каждой страницы этого огромного манускрипта. Порой мне приходится использовать лупу, и я думаю, что я — сыщик. По большей части, однако, работа скучнющая, и иногда мне хочется для разнообразия просто почитать книжку с настоящими словами.

Первого апреля дедушка объявляет, что закончил расшифровку текста Войнича. Потом смеется и говорит: «Обманули дурака на четыре кулака! С первым апреля!» Много лет спустя это станет нашей традицией — каждый раз первого апреля заявлять, что мы решили головоломку. В этот день случается и кое-что еще. Первого апреля 1984 года выходит первая дедушкина книжка — сборник его «Мозговых Мясорубок». За нее он получает сумму, которую не желает разглашать. «На плавательный бассейн не хватает», — знай повторяет он. Второго апреля нам устанавливают новую охранную сигнализацию. Бабушка протестует.

— Мы не можем жить внутри крепости, — говорит она. — Это нездорово.

Но это все равно происходит. Теперь, благодаря моему папочке, люди в Кембридже знают, что у нас есть карта сокровищ. После инцидента на автобусной остановке дедушка все сильнее уверялся, что кто-нибудь к нам вломится, чтобы похитить карту. Лично я желаю взломщикам удачи. Я живу здесь, и мне ничуть не посчастливилось найти сокровище. А ведь у меня есть самая главная подсказка: мой кулон с его странными числами, которые ничего для меня не значат. Я думаю: может, я со своим кулоном и есть карта сокровищ — или, по крайней мере, доказательство, что дедушка знает, где его искать (а это, по сути, то же самое). Так вот, я — карта сокровищ, и даже мне неизвестно, где оно. Впрочем, я не возмущаюсь. Оказывается, для установки сигнализации есть и другие причины.

Третьего апреля дедушка является домой с большой коробкой.

— Держи, Бет, — говорит он бабушке.