Корпорация «Попс»

После уличной жары в комнате у меня прохладно, почти как перед штормом. Каким-то образом я умудряюсь проникнуть внутрь, плюхаюсь на постель и только после этого замечаю, что кто-то запихал под дверь два конверта. Еще несколько секунд я лежу, ощущая спиной приятный холодок пухового одеяла, incommunicado,[52] словно застыв во времени. Потом встаю и подбираю конверты.

На одном написано мое имя. На другом — ничего. Открываю первый. Письмо от Жоржа. «Иду вас искать, чтобы дать вам вот это, — читаю я. — Если я вас не найду (или если я все испорчу) — все равно, это вам». В конверте лежит визитная карточка, пустая, если не считать имени Жоржа и номера его сотового. Я держу в руке тонкий прямоугольник; яркие кадры иной жизни прокручиваются у меня в голове. Я не знаю, чем эта жизнь заканчивается; не знаю даже, как бы она могла начаться.

Во втором конверте именно то, что я опасалась найти. Очередной узкий поздравительный бланк, на сей раз со следующим текстом: ВЙБИПАВЭШРП? Я сажусь за конторку, быстро черчу «квадрат Вигенера» и начинаю расшифровывать по строкам, которые соответствуют буквам «ПОПС». Несмотря на прохладу, мне вдруг становится отчаянно жарко. Буква за буквой послание проявляется на странице, и до меня доходит, что я надеюсь: законченный текст сообщит мне что-то о личности отправителя и о том, чего он — или она — хочет. Но записка оказывается даже страннее, чем предыдущая: «тысчастлива?» Ты счастлива? Ну и ну. Как это понимать? Зачем мне это прислали? Теперь я знаю: это определенно любительская работа. Вопросительный знак выдал заговорщиков с головой. В криптографии никто не ставит знаки препинания, они совершенно лишние. Вместо того чтобы размышлять над содержанием записки, я переключаю внимание на другие факторы: способ отправки, чернила и так далее. «Попсовский» поздравительный бланк — бумаженция ничем не примечательная; видимо, потому ее и использовали. На работе у нас таких бланков хоть завались. Но мы не на работе. Может, кто-то привез их с собой сюда, в Девон, специально, чтобы писать мне эти послания? Сколько здесь нахожусь, не видела никаких поздравительных бланков; с другой стороны, я же не знала, к примеру, что для нас приготовят купальные костюмы и наймут поваров. Снова изучаю бланк. Чем-то он отличается от тех, которые мы обычно используем (не то чтобы я их так уж часто видела). Ну конечно. Адрес. Здесь указан местный, а не штаб-квартиры в Лондоне. Это что-нибудь значит?

Тот, кто это отправил, сделал это сегодня — принес сам или нанял посыльного. Вывод вполне очевиден: это кто-то из участников проекта, а может, Мак или Жорж. Оба раза, когда я получала эти записки, Жорж был в «Цитадели Попс», но зачем ему париться и посылать мне одну записку шифром, а другую — клером?[53] Телефонный номер, который он мне дал, инкриминирует его гораздо больше, чем клочок бумаги с невинным вопросом, счастлива ли я. Маловероятно, что это Жорж.

Я скручиваю сигарету и, прикурив, уничтожаю в пламени зажигалки «квадрат Вигенера» и расшифрованную записку. Я уже знаю, что в ней говорится; ни к чему оставлять улики. Хочу ли я, чтобы мой корреспондент догадался, с какой легкостью я разгадываю его послания? Пока не решила. На самом деле я даже не знаю, надо ли, чтобы он понял, что я вообще проявляю к ним интерес. Однако важнее другое: я совершенно не хочу, чтобы кто-нибудь нашел расшифровку. Это скомпрометировало бы не только само послание, но и ключ. Каким бы пустым или нелепым послание ни казалось, ключ выдавать нельзя ни при каких условиях.

Дела нужно делать сразу, иначе их вообще никогда не сделаешь. И правда: откуда ты знаешь, что случится через пять минут? Если я не сожгу это сейчас, вдруг шанс больше не представится? Произойти может что угодно. Я могу вернуться к бассейну, нырнуть, стукнуться головой и через три месяца очнуться в больнице. «Мы прибирались у тебя в комнате, Алиса, и нашли всякие странные бумажки. Чем ты там занималась? Дешифровкой? Почему?» Я понятия не имею, кто пытается со мной связаться, а потому не знаю, хочу ли связываться с ними. Мы так обожаем всё откладывать на потом. К вечеру я вернусь домой. Муж придет с работы. Купим еду в супермаркете. Если запасы кончатся, просто сходим и купим еще. Но ничего не знаешь заранее. До блокады ленинградцы выкидывали остатки еды на помойку, не задумываясь, что может стрястись беда, а несколько месяцев спустя варили суп из старых чемоданов. Однажды ты можешь проснуться и узнать, что твоя мать умерла, или что отец пропал без вести, или что разразилась война. Ты просто не знаешь, что будет завтра.

Счастлива ли я? Честное слово, у меня нет ответа.

Я смотрю карточку Жоржа и поздравительный бланк на конторке. И сжигаю их тоже.

— Если хочешь, чтобы я начала с самого начала, — говорит бабушка, — наберись терпения. Мне придется вспомнить Вторую мировую войну или даже времена еще раньше.

— Войну? — переспрашиваю я.