Малышка поворачивает голову вбок, ее рот раскрыт от удивления: она смотрит на то, чего не вижу я.
Внезапно она отшатывается и закрывает лицо рукой.
В поле зрения возникает нечто ужасное и подхватывает малышку огромной, разворачивающейся, словно ковер, рукой. Взвизгнув, девочка изо всех сил бросает в сторону небольшую вещь; та падает и скользит по полу.
На мне фокусируются три блестящие бусины — существо
Взлетает створка, отделяя меня от чудовища. Что ж, отлично. Я прислоняюсь к стене; одна переборка за спиной, шагах в пяти-шести, а впереди, в десяти шагах, — теперь и вторая. Малышка исчезла. Свет исчез.
С самого начала что-то пошло не так. Я закрываю глаза в надежде, что все прекратится. Вокруг тишина. Стены не замерзают, но они по-прежнему холодные: если я лягу, они высосут из меня тепло. Именно это мне и нужно — перезагрузка, новое начало. Я безболезненно растворюсь и стану ждать нового, более удачного развития событий, похожего на то, что обещал Сон. О том, что было до «мешка», холода и тянущей меня руки, я почти ничего не помню. Воспоминания исчезли, оставив после себя тревожное чувство.
Все могло пойти гораздо лучше. В чем же ошибка? Я ложусь на спину и таращусь в коричневый сочащийся сумрак. Пол приятно холодит уставшее тело.
Кем была эта малышка? Я думаю о ней в прошедшем времени: я уверен, что существо съело ее, переработало или еще что-нибудь в этом роде очевидное и неизбежное. Первый урок: туда, где комфортно, идти нельзя, там может поджидать что-то плохое.
Я пока не могу вспомнить ни одного ругательства, поэтому просто что-то бурчу себе под нос. Во Сне никто не ругался. Какая досада! Что же они…
— Прекратите! — каркаю я. — Немедленно!
Слова льются рекой. Я особенный, у меня потребности, мне нужно делом заниматься, я важная персона… Я так распаляюсь, что даже чувствую слабость. Я бью себя. Голос становится звонче, и я рыдаю, бормочу что-то бессвязное, выплескиваю разочарование. На моем лице улыбка: я знаю, что выгляжу сейчас совершенно нелепо — взрослый человек, закативший первую в жизни истерику.
Именно истерику: я еще не способен контролировать свое тело, не умею сердиться так, чтобы при этом не нанести вред самому себе.
Накатывает такой ужас, что я замираю. Рыдания переходят в икоту. Не хочу так думать! Я взрослый человек, у меня есть воспоминания.
Просто они куда-то подевались.
Гнев медленно разгорается вновь, однако я удерживаю его внутри одной лишь силой воли. Я ни в чем себя не виню, но причин вести себя глупо тоже не вижу.
Все должно было пойти не так.
Мне должны были устроить теплый прием, отпраздновать мое появление.
Черт побери, я же
Новые слова — более длинные и богатые смыслом, подразумевающие наличие некоего процесса и окружающего мира со своими собственными
В животе боль, которая называется «голод». Если она усилится, несчастье превратится в мучение. Мне следует что-то предпринять, а не просто выкрикивать слова. Это ясно. Сидеть и оплакивать свой удел — непозволительная роскошь.
На поверхность поднимаются новые слова, и я выкрикиваю их. Чудовище. Судьба. Смерть. Долг.
Но хуже всего —
Малышка что-то выбросила. Возможно, вещь еще здесь. Я не умираю. Мне хотелось, чтобы смерть настала, но, очевидно, я слишком далеко зашел, чтобы просто стать глыбой льда на полу. Ползком-кувырком я продвигаюсь вперед. От ходьбы и бега ничего хорошего не жди.
Но эта мысль слабеет. Очевидно, голодные люди мечтают только об одном — и не о смерти.
Решение проблемы — пища. Малышка стала пищей, потому что кто-то другой — большой и черный — был голоден.
Ладонь накрывает маленький квадратный предмет. Я чувствую его, но не могу разглядеть. Интересно, что это? Кажется, он сделан из легкого металла — а может, из пластмассы. Вместе со словами появляются новые воспоминания. Мой мир состоит из предметов, а у них есть свойства. Забавно, что пустота заполняется такими рывками.
Предмет хлопает у меня в руке, и я понимаю, что он раскрывается как на шарнире. Это
Если я все еще умею читать.