Корпус 38

Криминальная бригада в возбуждении. Новая информация поступает со всей Европы с регулярностью телетайпа агентства печати. Имея точные маршруты укротителя змей вплоть до 1987 года, Ветцхаузен и Болдини детализировали поиски в Германии и Италии, в результате чего количество исчезновений и потенциальных жертв Анаконды утроилось.

Не менее мрачный счет приходит из Соединенного Королевства, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Австрии и Испании. И картина охоты представляет теперь от семидесяти до ста жертв. Другими словами, колоссальная работа, проверка всех данных, не считая сложности координации европейских правоохранительных органов.

Возбуждение по ту сторону границы добавляется к суете. Стейнер и его группа уже представляют себе запросы от всех полиций Европейского сообщества.

Комиссар вовремя среагировал, выстрелив в змею: под давлением ее колец у Ковака сломаны шесть ребер, и нескольких секунд было бы достаточно, чтобы он отправился в мир иной.

Повязка от пупка до подмышек закрывает большую часть его татуировки. Другого она бы покрыла как саван. К большому облегчению Стейнера, больничные врачи оценили состояние укротителя как совместимое с задержанием. Повязка, ограничивающая движения, и большая доза болеутоляющих дают ему возможность держаться на ногах.

Он сидит на стуле в комнате с голыми стенами и зарешеченным окном — чтобы исключить попытку выброситься из окна. Пара наручников сковывают его руки за спиной. Из-под открытой рубашки выглядывает морда змеи, готовой проглотить его голову. Едва ему показали видеозапись в квартире доктора Ломан, он стал меньше упорствовать и поведение его стало менее враждебным.

Также против него свидетельствовали цифровой фотоаппарат, принадлежавший Мюллеру и найденный в его автофургоне, и некоторые другие предметы, изъятые во время обыска, в том числе набор ножей, сечки, пилы и другие режущие орудия, несомненно необходимые для разрезания мяса для рептилий.

Происхождение фотоаппарата выяснили благодаря интуиции Мельшиора. Едва вернувшись в Париж, он отправился к Мюллеру в Сан-Мандэ, надеясь найти хоть что-нибудь. У журналиста должны быть зафиксированы результаты расследования.

Мельшиор и Франсини не нашли ничего, кроме коллекции фотографий Службы криминалистического учета, приколотых к стенам; по большей части их авторство было нетрудно установить.

Затем Мельшиор навестил сына репортера. При виде больного миопатией малыша в больничной палате сердце его сжалось, однако он нашел конверт, который оставил ребенку отец. Полицейский никогда не забудет взгляд ребенка, прикованного к постели, которым тот провожал его до двери, когда он уходил с конвертом в руке. Конверт содержал три листка, написанных от руки в форме оправдания и завещания, несколько десятков страниц машинописного текста, а также вырезки из различных ежедневных изданий европейской прессы.

Письмо было сухое, в конце немного торжественное. Мюллер сознавал, что цена его открытия — опасность. Письмо от 21 июля. За несколько дней до отъезда Мюллера в Гримо и исчезновения. Почерк аккуратный, без помарок, даже изящный, несмотря на напряжение. Репортер был силен духом.

Чтение отчета о расследовании вызвало у Мельшиора, а потом у Стейнера и других холодок в спине. Оно основывалось на сообщениях прессы, приложенных к отчету, — первое датировалось июлем 1986-го. Подборка этих заметок наверняка дело долгое, началось несколько лет назад, возобновлялось и обогащалось по мере получения новых сведений.

Постепенно вырисовывался портрет задержанного. Портрет, построенный на годах, полных тайн и предположений, которые подтверждались или опровергались, в зависимости от результатов Мюллерова улова.

В противоположность полицейским, Мюллер жил с этой идеей годами. У него было время подумать и обосновывать догадки. И впечатление, которое производил на него неясный образ убийцы, отражалось в тексте. Отражался и замысел репортера, продиктованный гордостью и соблазном заработать, самостоятельно закончить эту начатую им одним облаву.

Июль 1986-го. Он занимался этим делом семнадцать лет. Но расследование по-настоящему набрало силу, лишь когда появилась Памела.

Упоминалась психиатр. Мюллер упрекал ее за тот страх, что ей внушал, и за ее реакцию на этот страх — стремление отделаться ссылками на врачебную тайну. Как будто клятва Гиппократа имеет силу при таких обстоятельствах. С его точки зрения, ошибкой было привлекать полицию. Отношения, которые у них сложились, его забавляли. О, если бы они могли объединить свои знания, чтобы вести расследование быстрее.

Особенно трудно было поверить, что, лишь читая газеты, вычисляя связи и соответствия, Мюллер смог составить такой отчет. На основании фактов, в которых ни одна европейская полиция ничего подозрительного не увидела. И становилось понятно возбуждение, которое охватило журналиста в последние недели.

Ницца, 1986 год. Бегль, 1987 год. Страсбург, 1989 год. Глазго, 1993 год… Четыре столпа его теории, которую мог бы расшифровать всякий.