Корректировка

Пока она что-то там писала, я притянул к себе друга и зашептал на ухо.

– Геша, паспорта у меня нет.

– Как нет, дома что ли забыл?

– Совсем нет… посеял где-то, найти не могу…

– Вот бляха-муха! Феля, ну ты даешь! – он задумался на несколько секунд. – Ладно хуйня-война, сдадим по моему́. Щас я на Толяне метнусь до дому.

Альбина, к тому времени закончив писать, следила за нашим горячим диалогом.

– Алечка! – горячо обратился к ней Генка, – Тут у нас мерехлюндия вышла… Феликс паспорт потерял. Сейчас я за своим сгоняю, тут рядом, буквально! Подождешь? Ну, пожалуйста, Солнышко!

Она томно подняла к потолку прекрасные глаза.

– Гена, ты видел сколько у меня народу?

– Пять минут! – уже пятясь к выходу, Генка тыкал перед собой растопыренной пятерней, – Пять минут!

Он выскочил за дверь и в кабинете повисла неловкая пауза.

Альбина откровенно скучала, подперев щеку кулачком. Я делал вид что интересуюсь развешанным по стенам секонд-хендом, исподтишка разглядывая хозяйку кабинета. Ей, наконец, это надоело.

– Ну, чего смотришь? На мне цветы не растут.

– Ты сама, как цветок… – не задумываясь, брякнул я. – Незабудка! – и запел, подражая Суручану, стараясь не сильно фальшивить: «Незабудка, незабудка, иногда одна минутка… иногда одна минутка, значит больше, чем года… Незабудка, незабудка, в сказке я живу как будто, и тебя я, Незабудка, не забуду никогда!»

Она хихикнула-по девчоночьи, в миг растеряв монументальную неприступность и показала мне на стул.

– Садись, чего стенку подпирать.

Я не заставил себя упрашивать и приземлился рядом с ней.

– Сам что ли сочинил?

– Ага, – желание подбить клин к хорошенькой девушке-товароведу победило мою природную честность, – вот прямо сейчас, экспромтом. Смотрю на тебя, а строки сами в голове складываются!

– Поэт, что ли?

Я важно кивнул.

– Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка!

– Тоже сам сочинил?

– Нет, – на этот раз поскромничал я, – это народное.

– Ну, слово не воробей, – развела руками Аля, – теперь будешь Незнайкой.

Когда потный запыхавшийся Генка ворвался в комнату с паспортом в вытянутой руке, мы мило беседовали о конъюнктуре рынка и влиянии на нее жаркой погоды.

– Женское белье влет уходит, – без смущения рассказывала Альбина, – в такую жару совковые рюкзаки и парашюты (судя по жестам, имелись в виду лифчики и панталоны) кроме бабок никому носить не хочется. Очки тоже разбирают, как горячие пирожки, – она покрутила в изящных пальцах солнцезащитные очки с гордой надписью «Italian design». – Жаль, что мужские – я бы себе взяла.

– Есть женские, – с горячностью заверил я. – В следующий раз принесу. Эти, честно говоря, фигня, от ультрафиолета плохо защищают, а такие красивые глазки надо беречь! Есть настоящие, фирменные!

– Дорого? – деловито осведомилась она.

– Договоримся, – пообещал я.

– Я вам случайно не помешал? – вклинился, уставший слушать наше щебетание, Генка.

Через пять минут все бумаги были оформлены. Мы договорились, что завтра в это же время я позвоню. Скорей всего вещи уже будут проданы, и можно приезжать за деньгами.

– Чао, Незабудка! – сказал я, направляясь к выходу из кабинета.

– Гуд бай, Незнайка! – насмешливо попрощалась она, и громко позвала уже прежним безразличным голосом. – Следующий!

– Ты, никак к Альбинке яйца подкатить собрался? – подчеркнуто небрежно поинтересовался мой друг, когда мы покинули комиссионку. – Так это зря, она птичка не нашего полета.

– Много ты знаешь о моем полете.

Глава 9

За хлопотами время приблизилось к четырем, а кроме пломбира я ничего так и не съел. Кроме того, требовалось отблагодарить добровольных помощников, и мы решили посетить магазин. Но перед этим – долг платежом красен – я вручил обоим парням по одноразовой зажигалке. Рыжий Толян принял подарок с молчаливым достоинством, зато Генка, узрев голую девку на прозрачном корпусе с золотой надписью Lolita, издал серию восхищенных воплей, и принялся яростно щелкать и крутить колесико, увеличивая и уменьшая язычок пламени.

Глядя на его реакцию, я в который раз ощутил неловкость – в этой «консерватории» надо что-то серьезно подправить, чтобы мои соотечественники перестали радоваться всякой иностранной безделушке, словно папуасы стеклянным бусам.

Мы пересекли Проспект в неположенном месте и, пройдя сто метров, вошли в универсам под названием «Универсам». Миновали за ненужностью молочную секцию, и попали в отдел сыров, где в окружении пестрой стайки плавленых сырков важно лежали круглые батоны «копченого колбасного». Одним из них мы и поживились.

Ассортимент отдела собственно колбас был представлен «ливерной» и чем-то странным квадратным, похожим на кирпич, обзывавшимся «колбасный хлеб». Бросив в корзинку один из «кирпичей», мы прогулялись вдоль стеллажа с консервами, где отоварились парой банок «завтрака туриста» и кабачковой икрой.