Корректировка

Она сидела у меня на коленях голой, горячей попой. Я запустил руку под ночнушку, потискал увесистые грудки и сообщил трубным голосом:

— Ты мне исповедуешься дева Мария Магдалина, я твой Христос! В койку?

— В койку, — согласилась Зоя, стягивая ночнушку через голову, — пойдем дальше исповедоваться.

* * *

Проводник Аркаша, был высокий широкоплечий парень, приятной, для баб, наружности. Русые волосы ёжиком, такие же торчащие усы, по-детски голубые глаза. Я уже знал, что это Зоин бывший… один из бывших.

— Этот что ли? — спросил он, неприязненно зыркнув в мою сторону. — А кем он тебе приходится?

— Дальний родственник, — ответила Зоя, — Слушай, мы тут допросы будем устраивать или дела делать? Он тебя не обидит с выгодой.

— Не обижу, — подтвердил я.

— Меня еще попробуй обидь! До Кисловодска, значит? Длинный заяц… ладно, подбросим. Подходи к посадке… — он глянул на часы. — Через десять минут. Я точно не знаю, когда объявят, но лучше раньше прийти.

— Что значит, длинный заяц? — спросил я Зою, когда мы отошли.

— Это заяц, который едет от начала и до конца. Но ты полудлинный, — она усмехнулась, — поезд-то из Ленинграда.

* * *

Это Зоя подсказала мне выход из положения, когда в промежутке между любовными играми, я пожаловался, что билетов в южном направление нет, от слова совсем — договориться с проводником. А на мой вопрос: как же с ними договариваться? Задала встречный вопрос: подойдет ли мне Кисловодск? Мол, на маршруте Ленинград — Кисловодск есть у неё знакомый проводник, который, как ей хорошо известно, возит зайцев на постоянной основе.

Если у него есть места, он меня возьмет к себе, если нет, посоветует к кому обратиться.

Хм, Кисловодск. Что мы знаем про Кисловодск? Что там есть Провал, за вход в который, Остап Бендер придумал брать деньги, чтобы он не слишком проваливался. Нет — Провал, кажется, в Пятигорске, а в Кисловодске — Нарзан. Впрочем, какая мне разница, Кисловодск, так Кисловодск. Начнем с него, а там видно будет.

И я согласился.

* * *

Прощание вышло прохладным. Зоя, постояв со мной пару минут, сказала: «Надо работать, я пошла, пока!»

Несколько секунд, будто чего-то ждала, потом повернулась и пошла прочь.

Я не нашелся, что сказать в ответ, все слова были сказаны накануне. Маленькая истерика с её стороны, сожаления, что все мужики козлы, поматросят и бросят, а если попадется случайно один нормальный, тут же рвет когти, словно чертушку увидал, и жизнь её поломатая, и никому она не сдалась… а если я, гад инфертильный её всё-таки обрюхатил, она меня из-под земли достанет и заставит жениться.

Я успокаивал, как мог. Можно было, конечно, снизить эмпатию, но почему-то не хотелось, очень она мне понравилась.

Зоя ушла не оглядываясь, я следил за её ладной фигуркой пока она не скрылась за спинами отъезжающих и встречающих. Немного горько было на душе, но что ж делать.

Объявили отправление. Я забрался в тамбур.

Народ суетился. Воздух, казалось, искрил от чувств снующих по перрону людей, от криков, мелькающих чемоданов, узлов, ящиков, тележек носильщиков, прощаний, сдержанных и несдержанных слез…

Вагон дрогнул и плавно сдвинулся с места — незаметно, словно в дреме, покатил, ускоряясь.

Прощай Обнорск! С тобой мне было хорошо. Хотя здесь меня чуть не убили, но больше вспоминалось хорошее. Такой беззаботной жизни у тебя, Феликс Константинович, уже не будет.

Меня пихнули в бок.

— Пошли, — сказал Аркаша. — таксу знаешь? — спросил на ходу.

— Откуда?

— Четвертной.

По-моему, я ему не сильно нравлюсь. Ревнует что ли? Какой, нахер, четвертной? Билет в плацкарт меньше двадцати рублей на всю дорогу от Питера. Мне-то, конечно, вообще по хрен, хоть двадцать пять, хоть двести двадцать пять, но показывать-то этого не надо.

Я закатываю глаза, мол, без ножа режешь и соглашаюсь, а куда деваться?

— А где багаж?

Я пожал плечами и показал на свою спортивную сумку.

— Вот дела, — удивился он, — через полстраны с сумочкой ездят.

Вагон у Аркаши плацкартный, но в нем есть двуспальное служебное купе. Туда он меня и сунул, на время, пока разберется, что к чему. Предупредил заранее, что, если нагрянут ревизоры, придется побегать по вагонам.

Соседом моим оказался такой же заяц, приветливый кавказец из Махачкалы.

Мы дружески пожали друг другу руки, представились. Он Аслан, я Григорий.

— Скучно было дарагой, — говорил он гортанным голосом. — Бабка со мной ехала, жизнь портила, воняла, слава Аллаху в Обнорске сошла. Но теперь будем радостно жить!

Он начал выставлять на стол многочисленную еду.

Зелень, чуть пожухлая от хранения: лук, кинза. Брынза с пронзительным запахом, маринованный чеснок. Вяленые куски мяса, посыпанные красным перцем, фаршированные баклажаны, плоские лепешки лаваша. Как апофеоз, бутыль коньяка, очень редкой емкости, ноль семь…

— Наш, Кизлярский, настоящий, — с гордостью сказал Аслан, — всегда в Ленинград беру, угощать друзей, земляков! Чудом бутылка осталась. Знаю, что и на обратном пути хорошие люди встретятся.

Мне как-то стало даже неловко, что выставить навстречу? Ничего у меня не было, кроме денег.