Корректировка

Под окном стояла давешняя девчонка в сарафане и смотрела прямо на меня.

– Нюра, – воскликнуло за спиной радио, – ну можно ли так врываться? И патлы, патлы свои пригладь!

– Добрый день! – сказала девчонка.

– Привет, – только и оставалось ответить мне.

– А вы родственник Виктора Мефодьевича?

Отказываться от такой подсказки было глупо.

– Э-э… Племянник.

– А Виктор Мефодьевич, как май, так в поле и до октября, – затараторила девчонка. – А мы с бабой Фросей приглядываем за квартирой. Мы рядом в четвертой живем. А цветов у него нету кроме кактуса, а его и поливать не надо. Поэтому мы ключи и не берем. Но Виктор Мефодьевич предупредил, что может кто-то из родственников появиться. А сегодня смотрим, окно открыто.

– Так, это вы звонили? – промямлил я. – Извините, что не открыл, я как раз в ванной был… с дороги, сами понимаете… помыться надо, то се.

– Да ничего! – девчонка радостно закивала, отчего ее русые косички смешно запрыгали, и мне пришло в голову, что неплохо было бы познакомиться с ней поближе, чтоб разъяснить, так сказать, диспозицию.

– Какая симпатичная у меня соседка, – дружелюбно улыбаясь, начал воплощать свою идею. – Зашли бы ко мне по-соседски в гости, а то, что мы через всю улицу кричим? Заодно и познакомимся.

– А и зайду, – не стала кочевряжиться девушка, – сейчас только до хлебного сбегаю. Тут рядом, минут десять.

Через десять минут она, конечно, не появилась. Не появилась и через двадцать. Томясь от безделья, я слонялся из комнаты в кухню и обратно. Слушал радио и размышлял, кто такой может быть этот загадочный «дядюшка» с поповским отчеством. Несколько раз пробовал дверь – заперта.

Через полчаса, наконец, раздался звонок.

Увидев девушку, сразу понял причину задержки. Русые косички были расплетены, а длинные волосы тщательно расчесаны. Застиранный сарафанчик сменился на клетчатую юбку выше колен, и белую блузку с голубыми листочками. На ногах белые же туфельки-лодочки на низком каблуке, а губы тронуты помадой.

За секунду я обозрел ее всю, от крепких ножек до распирающих блузку полушарий и остановился на лице. Странно, почему раньше мне всегда нравились тощие девки. Это же просто девочка-персик – нежная кожа, щечки яблочки, губки бантики, глазки цвета сливы.

А я стою тут перед ней, в затрапезном прикиде, босяк босяком. Впрочем, судя по отсутствию брезгливости во взгляде, это ее ничуть не смущает. Во времена моей юности люди были куда проще, носили что придется – страна только выбралась из нищеты. А к стилягам – тогдашним хипстерам, наоборот, относились с подозрением.

– А как красавицу зовут? – я решил, что немного лести не повредит.

– Евгения, – от смущения девчонка стала важной.

– А меня Феликс.

– Как Дзержинского?

– Типа того. Да вы заходите Женечка. Правда я убраться не успел. Я бы вас чаем напоил, но у дяди Вити даже чайника нет.

– А пойдемте к нам? – предложила Женя. – У нас все есть, и чайник, и варенье, и мед нам деда Коля с пасеки возит.

Отказываться было глупо, да и жрать хотелось.

– А бабушка что скажет? – уточнил я на всякий случай, – не попрет?

– Да что вы! – всплеснула руками девушка, – Баба Фрося мировой человек! Ей только дай кого-нибудь накормить. К тому же, ее и дома нет, она на базаре медом торгует.

Контакт налаживался.

* * *

Четвертая квартира отличалась от третьей лишь наличием еще одной комнаты. В зале висел непременный ковер с оленями, под ним раздвижная тахта, покрытая плюшевым пледом. Вдоль противоположной стены выстроились в ряд старинное трюмо, сервант с посудой, и шифоньер. Посреди комнаты царил массивный овальный стол, украшенный вазой с букетом полевых цветов. Горшки с цветами стояли и на подоконнике, а через распахнутую балконную дверь виднелась кадка с чем-то древовидным. И, наконец, всю третью стену занимал самодельного вида стеллаж, заставленный книгами. На меня глядели тусклые корешки всевозможных собраний сочинений. Тут были Конан Дойл и Джек Лондон, и отечественные Лесков с Куприным и прочими Толстыми.

– Сейчас чай будем пить, – сообщила Женя и упорхнула на кухню.

Я подошел к трюмо. Зеркало было высоченное, украшенное сверху резным венцом. Под деревянную раму всунуты многочисленные поздравительные открытки и фотографии с патриархального вида дедами и старухами, детишками в смешных костюмчиках, серьезными молодцами и строгими молодухами. Меня привлекло одно фото, с изображением круглолицего прищуренного паренька в фуражке и парадном мундире с погонами танкиста. Но не это главное, а то, что внизу каллиграфическим почерком было приписано: «Чита, 1972 г.»

– Жень, – позвал я, – а кто этот военный?

– Где? – подпоясанная передником девушка раскраснелась от хлопот. – А это братишка мой старший, Андрюшка. Он сейчас в армии, в Забайкалье служит в танковых войсках. Год отслужил, еще год остался. Скучаю по нему, прям не могу.

– Ну-да, ну-да! – посочувствовал я. – Но ничего, не плачь девчонка, пройдут дожди! А фотка-то старая?

– Новая совсем! Неделю назад прислал. Написал, что в мае фотографировался.

Ну, вот все и прояснилось. На всякий случай уточнил.