Корректировщики

Боли больше не было. Наоборот, показалось, что сила раздула его на манер воздушного шара, он вот-вот воспарит над кроватью. Сел поплотней, ухватившись руками за каркас для надежности. Оля протянула ему третью чашку. И тут из-за спины вышел Филька. Улыбающийся, с бокалом чего-то радужно-золотистого. Красивый такой бокал, чистого стекла, с тонюсенькой двадцатисантиметровой ножкой.

Цыганкову стало страшно.

Филька был ближе. Но Оля вела себя как-то странно.

— Ты чего? — ласково спросил Филька. Так ласково, что Цыганков разинул рот от неожиданности. Ему в голову не приходило, что сдержанный Филька в принципе способен издавать такие звуки. — Я тебе принес попить.

— Это… выбор? — спросил Цыганков внезапно охрипшим голосом.

Оба кивнули. Синхронно. Филька покосился на Олю, снисходительно усмехнулся:

— Вася, я подобрал тебя на улице, когда тебя вышвырнули из Службы. Я поверил тебе, я дал тебе возможность сделать карьеру. Я сделал тебя человеком. И я очень хорошо знаю, чего ты хочешь. Ты получишь даже больше.

— Сними маску-то, — посоветовала Оля. — А то я сниму. Тебе не понравится.

Филька вдруг подернулся рябью. Миг — и на его месте стоял человек без особых примет. Цыганков его узнал, по ауре узнал. Тот самый зацикленный “мертвяк”, которого они ловили, но так и не поймали.

— Вот так-то лучше, Иуда, — недружелюбно сказала Оля. — И предлагай от своего имени, а не от чужого. А то я тебе мигом напомню печальный финал твоей биографии.

— Равновесие еще никто не отменял, — надменно напомнил Иуда и посмотрел в глаза Цыганкову. Понимающе, пристально, серьезно: — Бессмертие. Настоящее, невыдуманное. Власть. Неограниченная, само собой, подделок и суррогатов не предлагаю.

— На каких условиях? — догадался поторговаться Цыганков.

— Высшая ступень анти-режима.

Цыганков охнул.

— Ты получишь власть над этим миром. Ты в любой момент возьмешь все, что захочешь. Люди тебе не то, что помешать не смогут, — да они с радостью отдадут все! Они жертвы в твою честь приносить станут, храмы возведут… Я знаю, ты раскаиваешься в том, что поссорил Олю с Моравлиным. Ты сможешь все исправить. Для тебя не будет ничего невозможного. Ты уберешь все препятствия с их пути. Разве это не прекрасно?

— А ты что с этого имеешь?

— Всего лишь гибель одного врага. Ты его не знаешь. И никогда не узнаешь.

Бокал качался у самых губ. На миг Цыганков поддался соблазну… и опомнился.

— Если это выбор, то ты тоже должна что-то предложить, — сказал он Оле.

— Я не буду предлагать. Я хочу напомнить тебе кое-что. Ты просил меня сделать что-нибудь, чтобы ты ходил. Какой бы выбор ты сейчас ни сделал, ты уже будешь ходить. Ты здоров. — Она помолчала. — Ты обещал мне сделать все, что попрошу. Снаружи — катастрофа. Позарез нужен еще один “постовщик” в команду к Попову и Добрынину. Иначе они погибнут. Вот здесь, — она покачала чашкой, — твоя четвертая ступень пост-режима. Ничего больше предложить не могу.

У Цыганкова пересохло во рту и слезы выступили на глаза. Простая вода в старой фарфоровой чашке вдруг представилась всем, о чем он когда-либо мечтал.

— Я им нужен, да? — шепотом уточнил он.

— “Постовщик” всегда кому-нибудь да нужен. Мир спасать — собачья работа. Инициации и раскачки не будет, работать придется уже сегодня. Просто очень нужен “постовщик”. Если ты не согласишься, я найду другого. И отдам ему твою ступень.

— Я согласен! — закричал Цыганков. — Я согласен, согласен!

Он протянул руку к чашке, Иуда попытался подсунуть свой бокал. Оля одарила соперника ледяной улыбкой:

— Он сделал выбор.

— Мы еще встретимся, — пообещал Иуда. — Я все равно тебя убью.

— Не выйдет. Твое время прошло.

Цыганков протянул дрожащую руку, принял полную чашку из теплых пальцев Оли. Пил медленно, стараясь запомнить каждый глоток. Это же его четвертая ступень пост-режима. И тут забарабанили в дверь. Цыганков резко сел, сорвался с кровати, кинулся открывать…

…и, проснувшись внезапно, столкнулся на пороге с медсестрой и Черненко.

Вот тут-то его и накрыло. Цыганков охнул, завертелся на месте, судорожно щупая бока, ноги, спину, голову.

— Твоя воля, Господи, — прошептала медсестра и села на пол.

— Я… я хожу, — бормотал Цыганков. — Я хожу, я снова хожу… А-а…

Оглянулся. На тумбочке стояла фарфоровая чашка. На ее боках сверкали капли воды. Цыганков метнулся к ней, прижал к груди, тяжело дыша и не зная, то ли смеяться, то ли рыдать, то ли бежать куда-то… Медсестра принесла ему пижаму, побежала искать врачей: больница из-за катастрофы опустела. Черненко подмигнул Цыганкову, сделав выразительный жест в сторону двери.

Снаружи их ждала служебная машина. Они прыгнули в салон, машина сорвалась с места. Цыганков ласкал облупленные бока своей чашки:

— Чашка, чашечка, чашулечка… Саш, ты не смейся, я точно знаю: это Святой Грааль. Я из нее пил и на ноги встал. Я с ней ни за что не расстанусь, я беречь ее буду.

Черненко посмеивался, но необидно.

* * *

04— 08-2084, пятница

18:15 по иркутскому времени

Селенград

Илья ходил из угла в угол, как маятник. И думал только об одном: где Оля?