В стратегическом плане положение Зерапона являлось практически идеальным. Очень похожий на далекого южного брата-близнеца город Крестоцин, он располагался на крутых берегах широкой океанской бухты с узкой извилистой горловиной. Могучие цепи перекрывали в нее вход, оберегая от атак с моря, в то время как узкие горные проходы не позволяли имперцам использовать численное преимущество своей армии для вторжения. Ситуация усложнялась тем, что город являлся практически единственным портом на участке побережья в полтысячи верст – и к северу, и к югу от него побережье представляло собой хаотическое нагромождение острых скал, непрестанно изнуряемых бешеным прибоем, сквозь который пробиться было нелегко даже маленькой верткой рыбацкой лодчонке, не говоря уже про неуклюжие торговые суда. Взять город блокадой удалось бы только при условии, что вся торговля в окрестностях оказалась бы парализованной на многие периоды, а то и годы. Подобная ситуация неизбежно привела бы к взрыву на окружающих теоретически покоренных территориях, что могло повлечь за собой цепочку восстаний и отделений огромных областей по всей северной границе Империи. А подобная ситуация резко снизила бы финальный счет Игры. Так что до поры до времени игравший роль Майно Камилл не трогал Зерапон, предпочитая худой мир доброй ссоре и позволяя ему оставаться одним из главных очагов сопротивления. В конце концов, если он не намеревался заканчивать Игру, ему так или иначе пришлось бы оставлять кого-то за пределами своей Империи – особенно с учетом планируемой экспансии на Западный континент.
Но когда Камилл окончательно решил остаться повелителем Текиры на веки вечные и провел необходимые, как ему казалось, модификации в механизмах Станции, контролирующей пленочную границу локального континуума, а заодно и местные законы физики, нужда в осторожности отпала. Так что в шестьсот двадцать пятом году он с интервалом в сорок с небольшим дней в ходе тщательно спланированных операций захватил сначала Зерапон, а потом и Крестоцин. Однако через несколько дней после падения Крестоцина Демиург Джао, выступая в роли Арбитра, спровоцировал Камилла на уничтожение Станции, тем самым доказав его психическую неадекватность, и принудительно прекратил Игру. Предоставленной самой себе, Империи Майно стало не до освоения новых территорий, так что и Зерапон, и Крестоцин менее чем за год снова превратились в свободные города. Даже несмотря на пришедшее десять лет спустя буйство цунами оба города быстро вернулись к процветанию. Благодаря удачному береговому ландшафту, почти полностью блокирующему энергию ударов гигантских океанических волн, они остались крупными морскими портами, захватившими практически полную монополию на морские перевозки. Хотя межконтинентальная торговля прекратилась на почти полтора столетия, вдоль восточного, южного и западного побережья Восточного континента бойко сновали торговые кораблики, перевозя солидные объемы грузов гораздо быстрее, чем могли обеспечить медленные обозы на лошадиной и ослиной тяге.
Однако спустя столетие после окончания Игры, в семьсот тридцать втором, Крестоцин, в отличие от Зерапона, принял-таки предложение Республики Катонии о вхождении в ее состав. Возможность беспошлинной торговли с большей частью материка оказалась слишком привлекательной, чтобы против нее могла устоять исторически сложившаяся неприязнь к Республике со стороны расчетливых крестоцинских купцов. К тому времени на материке появились первые железнодорожные линии, по которым чугунные паровые чудовища тянули пока еще куцые грузовые составы. Мудрые головы в городском совете Крестоцина, заглянув в будущее, осознали, что роль ведущего морского порта вскоре станет куда менее важной, чем крупного железнодорожного узла, и ради грядущих выгод единодушно приняли решение присоединиться к бывшему врагу.
В отличие от Крестоцина Зерапон оказался куда более упрямым в своей неприязни. Обширная горная страна не очень-то предрасполагала к прокладке железных дорог, по крайней мере, с применением строительных технологий восьмого века от рождения Империи. Караваны мулов и ослов в каменистой гористой местности оказались куда более сподручными, чем паровозы. Железная дорога пришла в эти края почти одновременно с двигателем внутреннего сгорания, установленным на неуклюжую железную раму примитивного грузовика, и динамитом, использовавшимся для прокладки тоннелей. Она не играла особой роли вплоть до самого начала девятого века. Поэтому прибрежное судоходство продолжало играть здесь главенствующую роль.