Коррекция

– Михаил, скажите им, что я сейчас соберу всё, что нужно для работы, и приду. Послушай, Лёш, ты всё ещё смотришь на Лаврентия под впечатлением когда-то прочитанного. Я ведь уже давно не девочка, какой сейчас выгляжу, и научилась разбираться в людях. Так вот, в Лаврентии нет подлости. Да, он задавил свою совесть и отстранился от того, что творили в его наркомате. И это понятно. Ни один умный врач не станет сочувствовать своим пациентам, иначе ему самому скоро понадобится помощь коллег. В той жизни и в той борьбе, которую сейчас ведут люди, нет места чистюлям. И ты тоже рано или поздно запачкаешься. Люди всегда остаются людьми, и многое они делают в первую очередь для себя. Но одни льют кровь только тогда, когда без этого не обойтись, и борются не только за своё место под солнцем, но не забывают и о народе, а для других все средства хороши, лишь бы удержать власть, а лучше захапать её ещё больше. Так вот, Лаврентий из первых. А тяга к красивым женщинам… Она ведь есть в каждом из вас, у него просто больше возможностей и плохие тормоза. А в случае со мной можешь не бояться: он не перейдёт черты.

– Почему ты так думаешь?

– Во-первых, потому что ему через год пятьдесят и думает не тем, что между ног, а головой и понимает, что мне не нужен, а ты окажешься для него потерянным. А он, как я уже говорила, человек дела.

– Есть и во-вторых?

– Есть. Дело в том, что я сильно его зацепила. Мне его жаль, но моя совесть чиста: я не крутила хвостом. Так вот, есть разница в том, чтобы завести короткую, ни к чему не обязывающую интрижку и развлечься с понравившейся тебе женщиной, особенно когда она сама не против, и навязываться той, которая запала в душу, но совершенно к тебе безразлична. Мерзавцу всё равно, ему – нет. Так что хуже, чем есть, ему уже не будет.

– Смотри сама.

– Если ты против, я туда не пойду, хотя и обещала. Просто я думаю, что могла бы не только дарить тебе любовь, но и помочь в делах. А для этого нужно хоть иногда выходить из этих стен и показываться на людях. Почему не начать сейчас? Подожди, придёт время, они нас с тобой ещё будут к себе приглашать. По крайней мере, те, которые уцелеют.

– Ладно уж, иди приводить себя в порядок.

Через десять минут Лида вышла из спальни и повернулась, давая себя осмотреть.

– Ну и как я тебе?

– Для меня ты во всех видах хороша, а их сразишь, несмотря на возраст. А Лаврентию я заранее сочувствую. Надеюсь, что ты не ошиблась в его оценке. Не забудь карандаш и бумагу.

– Да, сейчас возьму. Пожелай мне удачи!

– Удачи. И долго там не задерживайся, а то приду забирать. Шучу, иди уже и не вздумай рисовать на них шаржи. Не те люди, могут не понять.

Лида поцеловала его в губы, обдав ароматом духов, и вышла из гостиной.

Глава 12

– Лидия Владимировна, – сказал Рыбин. – Вас ждут в большом зале. Давайте я провожу.

– Спасибо, Лёша, – поблагодарила Лида. – Не скажете, почему большой зал? Гостей же всего четверо, а в малой столовой восемь мест. Такие встречи всегда проводятся в большом?

– Часто, – ответил Алексей. – Я думаю, что из-за проигрывателя. Да и грампластинки почти все там.

Они вышли в прихожую, где у двери в большой зал стоял Пушкарёв.

– Счастливый у вас муж! – сказал он, с восторгом глядя на Лиду. – Вы красивые, как актриса, даже лучше!

– Спасибо, Гриша, – отозвалась она. – Пойду рисовать руководство.

В зале, оказавшемся в три раза больше столовой, стоял длинный стол, за который можно было усадить полсотни человек. Сейчас здесь обедали пятеро. При появлении Лиды все прекратили разговоры.

– Подойдите сюда! – сказал Сталин. – Товарищи хотели, чтобы вы их нарисовали. Сможете?

– Да, конечно, – ответила Лида. – Только мне нужно где-нибудь сесть.

– Садитесь, где хотите, – разрешил Сталин. – Меня тоже можно рисовать.

«Хоть бы представил, – подумала она, садясь за пять мест от Маленкова. – Чем-то он недоволен. Моим появлением или внешним видом?»

Разложив свои принадлежности, она начала рисовать круглое лицо Маленкова, постоянно ловя на себе любопытные и восхищённые взгляды. Через пятнадцать минут на листе ватмана был выполнен портрет Георгия Максимилиановича, и она перенесла внимание на Молотова. Когда они поели, у Лиды были готовы три портрета, и вскоре должен была закончить четвёртый.

– Долго ещё? – спросил Сталин.

– Четверых нарисовала, – ответила она. – Остались только вы. Мне нужно минут десять-пятнадцать.

– А почему меня рисуете последним? – полюбопытствовал он.

– Я всегда последней стараюсь сделать самую сложную работу, товарищ Сталин.

– Ну, рисуй, – кивнул он. – Лаврентий, поставь что-нибудь из пластинок, послушаем музыку. Или, может быть, споём?

– Выпили всего по рюмке – какие песни? – сказал Маленков. – Споём позже.

Берия включил радиолу, подождал, пока прогреются лампы и поставил пластинку.

– Я закончила! – Лида встала из-за стола и раздала рисунки. – Можно идти?

– Интересно! – Молотов протянул свой портрет Маленкову. – Посмотри, Георгий. Как на фотографии, вот только взгляд… Разве я так смотрю?

– Смотришь, – ответил тот, возвращая портрет. – Меня точно изобразили, спасибо! Сохраню на память.