Коррекция

— Сядьте! — повелительно указал на стул офицер. — Я вам еще не отказал, иначе вас бы вывели на улицу с теми пятью бедолагами. Как вы себе это представляете? Мы выгоним вас на смерть и возьмем сына? И он нам никогда не припомнит смерть отца? Да и ваша жена этому вряд ли обрадуется. Безусловно принять я могу лишь вашу дочь. У вас нужная нам специальность и высокая квалификация. Вы безусловно можете стать полезны, но можете принести и вред. Я вам могу предложить следующее. Мы вас принимаем на срок в один год и будем присматривать. Не бойтесь, ходить за вами хвостом никто не собирается. Просто в случае, если вы в ответ на обиду или оскорбление сломаете кому-нибудь руку или выкинете еще что-нибудь подобное, очутитесь опять у поляков.

— Так что, все терпеть? — вырвалось у него.

— А я вам такого не говорил, — возразил офицер. — Люди есть люди, и они без конфликтов жить не могут, даже наши. Что уже говорить о недавно принятых эмигрантах. Можете судить по себе. Только настоятельно советую учиться держать себя в руках. Запомните, что во всех местах общественного пользования установлены камеры видеорегистраторов. Раньше такого не было, да и сейчас ставят только там, где селят эмигрантов. По мере того как вы станете своими, аппаратуру будут убирать. В комнатах ничего такого не устанавливалось и не будет. Если у вас возник конфликт, обратитесь в ближайший орган власти или своему участковому работнику милиции. Имея запись, будет легко определить виновного. Если что-то случилось в вашей или чужой квартире, включайте запись комма. Тогда, даже если вас вынудят на рукоприкладство, разбираться будут с обоими по записи. Идите к своей семье, они наверняка волнуются. Через полчаса вас воздухом доставят в Центр, где накормят и поселят на ближайшие десять дней. Это время отведено для начального обучения русскому языку и правилам нашего общежития. После этого дадут уже нормальную квартиру. И сходите за вещами, увозить вас будут через другой выход.

— Так чем все закончилось с этим флотом? — спросила Лида за ужином. — То, что корабли во Владивостоке, я знаю, меня интересуют моряки.

— Один корабль адмирал отпустил, — сказал Алексей. — На нем уплыли три сотни сторонников мужской любви. Вряд ли их кто-то примет с распростертыми объятиями, но любовь — это святое! Да, ядерное оружие с него сняли. Слушай, не мешай ужинать, а то я из-за этой рыбы на обеде нормально не поел. Терпеть не могу рыбу, а меня еще уговаривали заняться ее разведением. А речная, по-моему, еще хуже морской: одни кости.

— Так мы не разводим карпов только из-за того что ты их не любишь? — удивилась Лида. — У тебя совесть есть?

— Тебе лучше знать: сто лет живем вместе. А не разводим потому что слишком много канители. В открытых прудах рыба дешева и заниматься ею легко. Под землей это сложнее. С курятиной мороки меньше, да и вообще…

— Ладно, кушай, потом поговорим. Не знаешь, что сегодня в выпуске новостей?

— Сейчас закончу с ужином, я тебе все новости расскажу не хуже телевизора. Да и нет сегодня ничего особенного, разве что на границе с Польшей появились первые американцы.

Через десять минут он, уже умывшись, подошел к жене, которая взяла его коммуникатор и забралась с ним на диван.

— Раз у тебя нет новостей, давай я покажу тебе одну запись, — предложила она Алексею. — Мне ее на твой комм сбросила одна знакомая.

— Не надо никому давать мои каналы связи, — недовольно сказал муж. — Могла бы записать на мобильную память. Ладно, показывай, что у тебя такое интересное.

— Мы с тобой, — пояснила Лида. — Узнаешь?

— Ты в роли мамаши, — прокомментировал запись Алексей. — А это волки. Как я забыл о регистраторах! И давно это смотрят?

— Уже пару месяцев, если не больше. И мне никто не говорил, сама случайно увидела. Я еще думала, чего это на меня все таращатся, теперь ясно. Как же — обезьянья Мадонна!

— Мне, между прочим, тоже никто даже словом не обмолвился. А ведь наверняка смотрели. Я еще кое с кем разберусь. Плохо, но раз это пошло по рукам, нужно использовать для дела. Дам команду кому нужно, чтобы ненавязчиво распространили эти записи среди иммигрантов и довели до их сведения, что животные настолько страшные, что к ним даже обслуживающий персонал боится подходить.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Помнишь, что о нас писали в западной печати? А ведь они одну ее и читали. Что-то в голове наверняка отложилось. Как ты думаешь, много у них будет уважения к стране, в руководстве которой такая одиозная личность, как я? Они ведь к нам сюда прибежали не от большой любви, а из-за страха смерти. Благодарны, конечно, но благодарность имеет обыкновение проходить. Уважение мы у них заработаем, а нам надо чтобы не только уважали, но и любили. Не нас с тобой, а наш народ, нашу страну. Только тогда они станут своими. А пока пусть смотрят. Наши-то ни в какую божественность не поверят…

— Ты уверен? — спросила Лида. — Подержи комм, я сейчас приду.

Она ушла на кухню и через пару минут вернулась с ножом в руке.

— Вроде чистый… — с небольшим сомнением в голосе сказала она. — Смотри!