Коррекция судьбы (СИ)

   Маша с Дашей близнецами не были - погодки. Да и похожи тоже были не очень: Маша - сангвиник, узкое личико, серые глаза, а младшая Даша - кудрявая, яркая, рот до ушей, холерик, да еще какой. Росли в военном городке, в честной бедности, поколесили по Союзу - любой цыган позавидует, и оказались на момент окончания школы в не слишком близком Подмосковье. В институт поступать, конечно, в Москву. На семейных обедах вещала продвинутая Даша: папу опять куда-нибудь ушлют, а нам зацепиться надо, и чтоб институт был со своим общежитием, и чтоб потом в Москве распределили, а не в какую-нибудь дыру. Маша соглашалась, поступала, училась, но в дыру все равно услали. Там, в дыре, и замуж вышла, сестру на свадьбу пригласила.

   И начались охи-ахи: какое платье! Подари! Я тоже скоро замуж выхожу. Впрочем, это не было ново. Даша никогда не хотела другое, похожее, но всегда именно это, Машкино. Возьмите у нее и дайте мне. Обе они были одарены от природы художественным видением и хорошим вкусом, обе научены шить-вязать-вышивать, одеть себя умели не хуже какого-нибудь кутюрье, элегантно прикрыть нищету, обеим завидовали подруги. Но зависть Дарьи превосходила все мыслимые и немыслимые пределы. Обычно Марья сдавалась: бери. Потом, на Дашкиной свадьбе платье было другое, и Маша даже спросила, почему. "В груди тесновато. Я ж не такая спичечка, как ты". Почему-то во все времена считается остроумным, когда одна женщина другой указывает на дефицит форм, по-дружески или по-родственному.

   Так зачем платье было нужно? Это ж все-таки объект ритуальный, его беречь надо. Раньше коврик венчальный, на котором молодые стояли, и то в церкви сохранялся навечно - как символ. Теперь-то все в пункте проката берут. А платье-то - так, солью посыпать или иголки повтыкать. Чтобы сестре любимой было плохо. Ну или хотя бы не так хорошо. Ну или хотя бы муж от нее ушел. Бабушки научили на дальнем полустаночке, еще в период странствий. Сначала пасьянсам-гаданиям, а потом и приворотам-отворотам, мол, пригодится когда-нибудь что-нибудь в жизни подправить. Вот и пригодилось.

   Впрочем, разведенками остались обе. И дочери у обеих - такие же погодки. У Дарьи - холерик Эльвира с ключевым словом дай, у Маши, которая осталась в той дыре по распределению - недружелюбный меланхолик Катька, старающийся спрятаться в шкафу при появлении в поле зрения новых людей. Особенно это касалось тети Даши. Самым трудным в воспитании этого шкафного ребенка было научить его здороваться. Катерина не понимала, почему она должна желать здоровья незнакомым людям (позже она узнала это слово) априори. Сначала нужно присмотреться, не так ли? Таскались сестры по углам и съемным квартирам - сумка с небогатым скарбом, дитё и горшок подмышкой - обе. Но тетя Даша-то, хоть и в общаге, а в московской, трудности сплачивают, зависть затихает на время и следует приглашение, милость, так сказать...

   - У вас-то там, в провинции, небось жрать нечего. Приехали бы, дети бы пообщались, а мы бы за жизнь поговорили, в Парке Культуры погуляли бы, колготок хоть купишь.

   Маша приехала. Именно за жизнь поговорить - за дефицитами охотиться она не умела и не хотела. Пошли погулять с детьми. Институтских знакомых встретили, в гости пошли. Интеллигентные люди, "Агдам" и болгарские сигареты. Самый пьяный - фотограф Давид с кусочком неба в воловьих глазах - детей развлекал, пока все танцевали. Потом, трясясь в поезде, противореча своей замкнутости и немногословию, Катька еще долго верещала:

   - Мама, какой веселый дядька!

   - А что ж ты в шкаф не полезла?

   - Зачем же? Он неопасный.

   Когда Дарья узнала, что неопасный дядька поехал за ее сестрой в дыру, женился и привез в Москву, в трехкомнатную квартиру, а Катьку злобную в спецшколу устроил, ей хотелось волосья рвать везде, где руки достают. Ну за что ей-то? Чем она заслужила? Я впахиваю как папа Карло, ни одной тусовки не пропускаю, чтоб стоящего мужика подцепить, а эта клуша сидела-сидела за печкой, крестиком вышивала, и на тебе - муж! И не какой-нибудь завалящий, а наилучшего качества, хоть и грузин. А тут едва выбралась из общаги в гостинку, да и то только потому, что на горло своей песне наступила - шитьё на дом брать стала, с высшим-то образованием!