Корреспондент Рива Блюм 2 (СИ)

Зала харбинского ресторана 'Славянский базар' практически в точности повторяла интерьер и убранство московского. Как и в Москве, зала поражала приезжих из провинции, да и харбинцев, кто в ней редко бывал, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост для дефиле, выступающий посредине, крытый блекло-голубой ковровой дорожкой, с купидонами и завитушками, наполняли пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по-своему смутное художественное чувство даже у закорузлых обывателей откуда-нибудь из Читы или Благовещенска. Идущий овалом ряд широких окон, с бюстами русских писателей в простенках, показывал изнутри драпировки, светло-голубые обои под изразцы, фигурные двери, просветы окон, лестниц. Бассейн, с аккуратным в модернистском стиле фонтанчиком, прибавлял к смягченному топоту ног по асфальту тонкое журчание струек воды. От них шла свежесть, которая говорила как будто о присутствии зелени или грота из мшистых камней. По стенам залы стояли пологие диваны темно-малинового трипа и массивные, вольтеровские кресла. Они успокаивали зрение и манили к себе за столы, покрытые свежим, глянцевито-выглаженным бельем. Столики поменьше, расставленные по обеим сторонам помоста и столбов, сгущали трактирно-ресторанную жизнь. Черный, с украшениями, буфет под часами, занимающий всю заднюю стену, покрытый сплошь закусками, смотрел столом богатой лаборатории, где расставлены разноцветные препараты. Справа и слева в передних стояли сумерки. Служители в голубых рубашках и казакинах с сборками на талье, молодцеватые и степенные, молча вешали верхнее платье. Из стеклянных дверей виднелся обширный вход в отель, с огромным нью-йоркским лифтом, с лестницей наверх, завешенной триповой веревкой с кистями, а в глубине мелькала езда Большого проспекта, блестели вывески и подъезды.

Большими деньгами дышал и весь отель, отстроенный американцами, на американские же деньги, на славу, немного уже затоптанный, но все-таки старательно содержимый, хлесткий, бросающийся в нос нью-йоркским комфортом и убранством.

Зала ресторана еще не начала пустеть. Это был час отельных постояльцев, кутивших до поздней ночи, харбинских биржевых маклеров и "зайцев" почище, час ранних обедов для приезжих "с полосы"* и поздних завтраков для тех, кто любит проводить целые дни за трактирно-ресторанной скатертью. Американцев, англичан и немцев тотчас можно было признать по носам, цвету волос, коротким бакенбардам, конторской франтоватости, броской деловитости костюмов. Они вели за отдельными столами бойкие разговоры, пили не много, но угощали друг друга, посматривали на часы, охорашивались, рассказывали случаи из практики, часто хохотали разом. Китайцы и японцы, почти неотличимые друг от друга, были незаметны, сдержанны и скромны. Тут же сидели мелкие 'зайцы' - жидки, шустрые маклаки из корейцев, греки...

Русских в зале было немного. Ближе к буфету, за столиком, на одной стороне выделялось четверо военных: двое казачьих есаулов Охранной Стражи КВЖД в черных открытых тужурках и синих рейтузах с желтыми лампасами, драгун с воротником персикового цвета и гусар в светло-голубом ментике с серебром. Они "тянули" портер и дымили бриннеровскими* сигарами. По правую руку, один, с газетой, кончал завтрак седой высохший старик с восково-желтым лицом и плотно коротко остриженными волосами - из Петербурга, большой барин. Он ел медленно и брезгливо, вино пил с водой и, потребовав себе полосканье, вымыл руки из графина. В одной из ниш два ялуцзянских* купца-лесопромышленника в корейских собачьих жилетках, крестились, усаживаясь за стол. Каждый дал лакею по медному пятаку. Они потребовали одну порцию селянки по-московски и едва усевшись, залпом, одну за одной, выпили по три рюмки травнику, молниеносно поданных расторопным буфетчиком.

За большим столом, около самого бассейна, поместилось только что, по-видимому, приехавшее 'с полосы', семейство: дородный отец при солдатском Георгии на сером пиджаке, с двойным подбородком, субтильного, болезненного вида мать, одетая в платье от 'Джоан Кроуфорд' с расширенной юбкой, уравновешивающимися пышными многослойными воланами на рукавах, что зрительно сильно расширяло плечи, гувернантка, одетая по последней американской моде, в темное платье с белым воротничком, с широкого кроя плечами, и в туфлях на гуттаперчевой подошве, трое подростков, в стандартных костюмах с приталенными пиджаками и широкими плечами, родственница-девица, в женственном и невероятно стильном вечернем платье в стиле Чикаго,