Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека»

Мифологизация сознания в наших условиях верный путь в никуда. Это все равно, что давать «добро» вслепую ускоряться в стенку. Без сомнения разочарования людей в одних утопиях приведут их в объятия других, не менее искушенных в искусстве лепить иллюзорные представления о «светлых днях» и образе великого будущего, не менее великом халифате…».

Наивно было бы предполагать, что Рашидов не понимал правоту многих из этих сентенций: он был не менее образованным и умным человеком, чем Каххар, хотя и моложе его (на 10 лет). Однако Рашидов был еще и руководителем одной из самых крупных республик в составе СССР (и самой крупной в Средней Азии), поэтому ему в своей деятельности приходилось часто опираться не столько на свои личные убеждения, сколько на разные побочные факторы, вроде руководящих директив из Москвы. К примеру, если Каххар (да и другие его последователи) строил свою критику ситуации в республике, опираясь лишь на те факты, которые ему были известны (а известно ему было не столь много), то Рашидов обладал куда большим объемом информации и поэтому его видение проблемы было более объемным, чем у критиков режима. Однако у Рашидова не было возможности делиться этими знаниями со всей общественностью республики, поэтому единственное, что он мог – подавать определенные сигналы той же либеральной интеллигенции, что многие их выводы он разделяет. Не потому ли тот же А. Каххар, в разгар своих критических выступлений, был всячески обласкан узбекистанскими властями: в 1966 году ему присудили Республиканскую премию имени Хамзы Хаким-заде, а год спустя он был удостоен звания Народного писателя Узбекистана. В мае 1968 года, когда А. Каххар скончался (у него был диабет), власти сделали все от них зависящее, чтобы его смерть не осталась незамеченной общественностью республики. Позднее о последних часах писателя свои воспоминания оставил другой известный советский литератор – Константин Симонов:

«Каххар был вообще человеком большого мужества. Именно с этой чертой его личности связано мое последнее воспоминание о нем. Я видел его в больнице всего за день до смерти. Он знал, что умирает, но не хотел умирать. По своей натуре был не способен проявлять страх перед лицом смерти. Он лежал на больничной койке высоко на подушках, тяжело дышал своей широкой грудью, и на его красивом, мужественном лице было такое выражение, словно ему неловко от того, что он не может встать навстречу друзьям и обнять их у входа в свой дом. Он умирал и знал это, но пока был жив, еще чувствовал себя хозяином на земле. И я убедился в ту последнюю встречу с ним в крепости рукопожатия и в твердости взгляда этого уже уходящего из жизни человека…».

Отметим, что А. Каххар критиковал не только режим, но и лично Рашидова за то, что тот позволяет разного рода писателям-лизоблюдам петь ему в СМИ всяческие оды и осанны. После этих трелей книги сладкоречивых «соловьев» издавались в узбекских издательствах тысячными тиражами, что многими рассматривалось как откровенное взяточничество. Мог ли прикрыть эту «лавочку» Рашидов? Наверное, мог, но, как говорится, человек слаб. К тому же не следует забывать, что это – Восток (не зря ведь есть особая форма лести – восточная), и то, что многое из названного происходило помимо воли Рашидова: как инициатива местных пропагандистов, на многих из которых он вынужден был опираться в своей внутренней политике.

Отсюда и ставка Рашидова на своих родственников, многих из которых он привел во власть в те годы. Так, его брат С. Рашидов стал заместителем председателя Комитета народного контроля республики, другой родственник – У. Арипов – был назначен заместителем министра здравоохранения. Еще двое людей из родни Рашидова заняли руководящие посты в родном Самарканде: Хамракулов возглавил тамошний облисполком, Азимов – горисполком. И опять это не являлось собственным ноу-хау Рашидова – это было типичное для любой власти (а для Востока особенно) явление: вспомним, что и Брежнев подбирал верные ему кадры, опираясь на своих родственников, друзей и земляков.

Отметим, что само обозначение этого явления (кумовста, семейственности) – слово «непотизм» – имеет итальянские корни. Оно утвердилось в мире еще со времен раннего Возрождения, когда папы римские, укрепляя свою власть, раздавали высшие церковные должности своим родственникам. Ими были сначала племянники (отсюда и пошло само выражение, поскольку племянник по-итальянски – nepote), потом сыновья и другие родственники. Таким образом, появились целые «папские» династии – Медичи, Борджиа, Орсини и т. д.

Что касается развития непотизма на Востоке, то по этому поводу уместно привести мнение историка Л. Левитина, которые пишет следующее: